Рейтинг
Порталус

СЕМИОТИКА ДЛЯ НОВИЧКОВ

Дата публикации: 18 февраля 2005
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: ФИЛОСОФИЯ ВОПРОСЫ ФИЛОСОФИИ →
Номер публикации: №1108751571


Дэниел Чандлер
СЕМИОТИКА ДЛЯ НОВИЧКОВ
(сокр. пер. с англ. Лебедев А.)
Введение
Если вы зайдёте в книжный магазин и спросите книгу по семиотике, то, скорее всего, своим вопросом вы сильно озадачите продавцов. Более того, вас даже попросят определить, что такое семиотика - что будет довольно-таки затруднительно, учитывая, что вы искали руководство для новичков. Даже если вы и знаете немного о семиотике, будет непросто дать понятное для продавца определение. Однажды оказавшись в такой ситуации, вы, вероятно, согласитесь, что умнее вообще не спрашивать. Семиотика может быть где угодно. Самым коротким определением будет: семиотика - это наука о знаках. Но оно не будет достаточно ясным для спрашивающего. "Что вы подразумеваете под знаком?" - обычно следует вопрос. Самое первое, что приходит на ум,- это виды знаков, с которыми мы встречаемся в обыденной жизни, такие как: дорожные знаки, вывески пабов и знаки Зодиака. Если вы согласитесь, что семиотика изучает всё это, люди, скорее всего, будут считать, что семиотика занимается "визуальными знаками". Вы подтвердите их догадку, если скажете, что знаками могут быть также рисунки, картины и фотографии. С таким определением вы скорее попадёте в секцию фотографии и искусства. Но если вы будете достаточно упорны и поясните, что семиотика также включает изучение слов, звуков, жестикуляции и мимики, их естественно удивит, что может быть общего между всем этим и как можно изучать такие несоизмеримые явления. Если вы разовьёте идею дальше, вас наверняка примут за эксцентрика или безумного, и дальнейшее общение будет невозможным.

Если вы не из тех, кто не беспокоит людей расспросами, поиск книги по семиотике не рекомендую начинать с отдела лингвистики.
"Вполне... возможно представить науку, которая изучает роль знаков в общественной жизни. Она не может быть частью социальной психологии, и в целом общей психологии. Мы назовем её семиологией (от греческого semeion, "знак"). Она будет изучать свойства знаков и законы, управляющие ими. Так как она еще не существует, никто не может с уверенностью сказать, чем она будет. Но она имеет право на существование, её место уже уготовано место среди других наук. Лингвистика - только одна из частей этой общей науки. Законы, которые семиотика откроет, будут приложимы к лингвистике, и таким образом прояснится место лингвистики в системе человеческого знания". (Saussure 1983, 15-16; Saussure 1974, 16)

Так писал швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр (1857-1913), основатель не только лингвистики, но также и того, что теперь обычно называют семиотикой (в его Курсе в общей Лингвистики, 1916). Кроме Соссюра, другими ключевыми фигурами на раннем развитии семиотики были американский философ Чарльз Сандерс Пирс (1839-1914) и позже Чарльз Вильям Моррис (1901-1979), разработавший бихевиористскую семиотику. Ведущими современными теоретиками семиотики являются Ролан Барт (1915-1980), Альгирдас Греймас (1917-1992), Юрий Лотман (1922-1993), Кристиан Метц (1931-1993), Умберто Эко (род. 1932) и Юлия Кристева (род. 1941). Множество лингвистов независимо от Соссюра работало в русле семиотики, например, Луи Ельмслев (1899-1966) и Роман Якобсон (1896-1982). Трудно отличить европейскую семиотику от структурализма в ее истоке; основателем структурализма был не только Соссюр, но также Клод Леви-Стросс (1908-1990) в антропологии (который видел антропологию как часть семиотики) и Жак Лакан (1901-1981) в психоанализе. Структурализм является аналитическим методом, который использовался многими семиотиками и который основывается на лингвистической модели Соссюра. Структуралисты стремятся описать всю структуру знаковых систем как "языки" - мифы, структуры родства и тотемизм у Леви-Стросса, бессознательное у Лакана и "грамматика" нарратива у Барта и Греймаса. Они ищут "глубинные структуры", лежащие под "поверхностными качествами" явлений. Однако, современная социальная семиотика вышла за пределы структуралистского интереса ко внутренним отношениям частей в пределах отдельной системы, стремясь изучить использование знаков в отдельных социальные ситуациях. Современная семиотическая теория также иногда близка марксистскому подходу, который подчеркивает роль идеологии.

В культурологии семиотика стала приобретать популярность в конце 1960-ых, частично в результате деятельности Ролана Барта. Перевод на английский язык его популярных эссе в собрании, озаглавленном Мифологии (Barthes 1957), и многих других его работ, выходивших в 1970-ые и 1980-ые, очень усилил научный интерес к этому подходу. Ещё в 1964 г. Барт объявил, что "семиотика стремится включить в себя любые системы знаков, безотносительно к их сущности и ограничениям; изображения, жесты, музыкальные звуки, объекты, и их сложное взаимодействие, которое формирует содержание ритуала, нормы или общественное предсавление: они составляют, если не языки, то, по крайней мере, системы значения" (Barthes 1967, 9). Распространение семиотики в Англии шло под влиянием её ведущей роли в деятельности Центра Современной Культурологии (CCCS от англ. Centre for Contemporary Cultural Studies - прим. пер.) в Университете Бирмингема, пока центр был под руководством неомарксистского социолога Стюарт Холла (директор в течении 1969-79). Хотя сейчас семиотика не всегда занимает центральное место в культурологии и обществоведении (по крайней мере, в ее раннем, более структуралистском виде), она остается необходимой для любого специалиста. Каждый ученый, несомненно, должен сам оценить - может ли семиотика и каким образом быть полезной в освещении той или иной проблемы. Важно учитывать, что соссюровский термин "semiology" иногда использовался только для обозначения соссюрианского направления, тогда как "semiotics" обозначал пирсианское направление, но в настоящее время термин "semiotics" всё чаще используется как обобщающий ("зонтиковый") для всех направлений (Noth 1990, 14).

Семиотика не имеет широкого признания как научная дисциплина. Её область изучения включает много теоретических позиций и методологических инструментальных средств из разных наук. Одно из самых широких определений ей даёт Умберто Эко, который заявляет, что "семиотика интересуется всем, что может быть принято за знак" (Eco 1976, 7). Семиотика изучает не только то, что мы обыкновенно воспринимаем как "знак", но всё, что "замещает" собой что-нибудь другое. В семиотическом понимании знаками являются слова, изображения, звуки, жесты и объекты. Тогда как для лингвиста Соссюра "semiology" была "наукой, которая изучает функционирование знаков в общественной жизни", для философа Чарльза Пирса "semiotic" была "формальной теорией знаков, которая тесно связана с логикой" (Peirce 1931-58, 2.227). Для него, "знак ... является чем-то, что обозначает что-либо для кого-нибудь в определённом отношении или объёме находится к кому - то для чего-то в некотором отношении или объёме" (Peirce 1931-58, 2.228). Он признавал, что "каждая мысль является знаком" (Peirce 1931-58, 1.538; cf. 5.250ff, 5.283ff). Современные семиотики изучают знаки не в отдельности, но как часть семиотических "знаковых систем" (типа медиатора или жанра). Они изучают, как формируются значения, будучи заинтересованными не только коммуникацией, но и конструированием и сохранением реальности. Хотя и семиотика, и часть лингвистики, семантика, касаются значения знаков, но они всё же различаются. Джон Стуррок утверждает, что тогда как семантика сосредотачивается на том, что обозначают слова, семиотика заинтересована, как обозначают знаки (Sturrock 1986, 22). По Ч. У. Моррису (воспринявшего эту тройную классификацию от Пирса), семиотика кроме семантики включает другие традиционные части лингвистики:

Семантика: отношение знаков к тому, что они замещают;
Синтактика (или синтаксис): формальные или структурные отношения между знаками;
Прагматика: отношение знаков к интерпретаторам (Morris 1938, 6-7).

Семиотика часто применяется в анализе текстов (хотя она - гораздо больше, чем просто вид текстуального анализа). Здесь уместно замечание, что "текст" может существовать в любом средстве выражения и может быть вербальным, невербальным, или тем и другим, не смотря на логоцентричный базис этого различия. Термин текст обычно относят к сообщению, которое было записано некоторым способом (например надпись, звуко - и видеозапись) так, что оно физически независимо от ее отправителя или получателя. Текст является объединением знаков (типа слов, изображений, звуков и/или жестов), созданным (и интерпретируемым) в соответствии c принятыми нормами, связанными с жанром и передающиеся определёнными средствами коммуникации.

Термин "medium" - средство, посредник используется в разнообразных смыслах различными теоретиками, и может включать такие широкие категории как речь и письмо или печатать и радиовещание, или касаться определенных технических форм средств массовой информации (радио, телевидение, газеты, журналы, книги, фотографии, фильмы и записи) или способов межличностной коммуникации (телефон, письмо, факс, электронная почта, видео конференц-связь, компьютерные системы связи). Некоторые теоретики классифицируют средства по используемым "каналам" (визуальный, слуховой, осязательный и так далее) (Noth 1995, 175). Человеческий опыт от природы является мультисенсорным, и каждое представление опыта подчиненно ограничениям и возможностям используемого средства. Каждое средство ограничено каналами, которые оно использует. Например, даже в таком гибком способе, как язык, "слова изменяют нам" в попытке представить некоторый опыт, и у нас нет никакой возможности представить запах или прикосновение обычным способом. Различные средства и жанры обеспечивают различные структуры представления опыта, способствуя одним формам выражения и запрещая другие. Различия между средствами привели Эмиля Бенвениста к утверждению, что "первым принципом" семиотических систем является то, что они не "синонимичны": мы не можем сказать "одно и то же" "в системах, основанных на различных составляющих (в Innis 1986, 235). В отличие от него, Ельмслев утверждал, что "практически, язык является той семиотической системой, в которой могут быть представлены все остальные" (цит. по Genosko 1994, 62).

Каждодневное использование средств любым, кто знает, как ими пользоватьcя обычно, не вызывает в них никаких сомнений как нечто понятное и "нейтральное": едва ли это удивительно, так как средства выражения развиваются как средства достижения целей, что заключается в их ясности. И чем более часто и плавно средства используются, тем более "прозрачны" или "невидимы" они становятся для своих пользователей. Для большинства повседневных целей, понимание средств выражения может препятствовать их эффективности. Действительно, обычно, когда средства приобретают прозрачность, потенциал выполнения их первичной функции во многом возрастает.

Использование любого средства влечёт и его влияние, о чём использующий зачастую не догадывается и что может и не входить в его цели. Мы можем быть настолько знакомы со средством, что будем "нечувствительны" к посредничеству, которое он влечёт: мы "не знаем то, что мы отсутствуем". До такой степени мы нечувствительны к вовлеченным процессам, что лишаемся "выбора" их использования. Таким образом, средства, которые мы используем, могут изменять наши намерения. В некоторых случаях, наши "цели" могут быть умело (и возможно незаметно), предопределены использованием определённого посредника. Это находится в полном противоречии с прагматической и рационалистической позиции, согласно которой средства выбираются, чтобы удовлетворять намерения потребителя, и находятся полностью под контролем потребителя.

Понимание этого явления преобразования медиаторами часто приводило исследователей к детерминистскому утверждению, что наши технические средства и системы всегда и неизбежно становятся "целями самих себя" (общая интерпретация известного афоризма Маршалла Маклухана, "средство является сообщением"), и даже к тому, чтобы представить средства как полностью автономные сущности с собственными "целями" (в противоположность функциям). Однако попробуем не занимать такой критической позиции, чтобы подтвердить преобразования, вовлеченные в процессы посредничества. Когда мы используем средство для какой-либо цели, его использование становится частью той цели. Путешествие является неизбежной часть перемещения куда-либо; это может даже стать первичной целью. Предпочтение путешествовать каким-либо одним транспортным средством другому является частью опыта. Также обстоит дело и с предпочтением письма разговору, или использованием текстового редактора ручке. Используя какой - либо посредник, мы в некоторой степени служим его "целям" также как он служит нашим. Когда мы используем средства, мы действуем и подвергаемся воздействию, используем и используемся. Там, где у средства есть разнообразие функций, порой невозможно использовать его изолированно только для одной из этих функций. Создание значений с такими медиаторами должно повлечь некоторую степень компромисса. Полное тождество между какой-либо отдельной целью и функционированием средства, вероятно, будет редким, хотя степень соответствия может в большинстве случаев быть адекватной.

Здесь вспоминаются наблюдения антрополога Клода Леви-Стросса, что в случае того, что он назвал бриколаж, процесс создания чего-либо не является следствием расчетливого выбора и использования каких-либо материалов, технически лучше подходящих для ясно предопределенной цели, а скорее, он представляет "диалог с материалами и орудиями производства" (Levi-Strauss 1974, 29). В таком диалоге, подручные материалы могут (как мы видим) "предлагать" направления для их применения, и изначальная цель может измениться. Следовательно, такие творческие действия не являются вполне прикладными: бриколаж "говорит" не только с вещами ..., но также и посредством вещей (там же., 21): использование средств может быть экспрессивным. Контекстом точки зрения Леви-Стросса было обсуждение "мифологического мышления", но я постараюсь доказать, что бриколаж может быть вовлечен в использовании какого-либо средства для какой-либо цели. Процесс письма, например, может быть подчинён не только сознательным целям пишущего, но также и особенностям вовлеченных посредников - как вид языка и используемых средств письма - также вовлеченными социальными и психологическими процессами медиации. Любое "сопротивление", оказываемое письменными материалами может быть неотъемлемой частью процесса письма. Однако не каждый пишущий действует или чувствует подобно бриколажу. Люди поразительно разнятся в своих реакциях на воздействие свойств посредников. Они располагаются между теми, которые настаивают, что находятся в полном контроле от средств, которые они "используют" и теми, которые интуитивно чувствуют своё подчинение средствам, которые их "используют" (Chandler 1995).

Норман Фэаклоу показывает важность отличий различных средств массовой информации на основе каналов и технологий, которые они используют.

Пресса использует визуальный канал, её язык является письменным, и это влечёт технологии фотографического воспроизведения, графического дизайна и печати. Радио, напротив, использует устный канал и вербальный язык и зависит от технологии звукозаписи и радиовещания, тогда как телевидение объединяет технологии звуко - и видео- записи и радиовещания...

Различия от канала и технологии имеют существенно более широкое значение в выражении возможного значения различных сообщений. Например, печать главным образом является менее личностной, чем радио или телевидение. Радио уже проявляет индивидуальные и личные черты через передачу индивидуальных качеств голоса. Телевидение идёт дальше, передавая людей визуально и не в застывшей форме газетных фотографий, а в движении и действии. (Fairclough 1995, 38-9)

В то время как технологические детерминисты подчеркивают, что семиотическая экология находится под влиянием фундаментальных видовых особенностей различных сообщений, необходимо признать важность социокультурных и исторических факторов в формировании того, как используются различные сообщения и их (иногда изменяющийся) статус в пределах специфически культурных контекстов. Например, многие современные теоретики культуры отмечают возрастающую важность визуальных сообщений по сравнению с вербальными сообщениями в современном обществе и связанных изменениях в коммуникативных функциях таких сообщений. Размышление в "экологических" понятиях о взаимодействии различных семиотических структур и языков привело русского семиотика культуры Юрия Лотмана к созданию понятия "семиосфера", относящегося ко "всему семиотическому пространству культуры" (Lotman 1990, 124-125). Эта концепция уходит корнями в экологическое понятие "биосферы" и, возможно, в общественные и частные сферы у культурологов, но более всего напоминает понятие Тельярда де Шардена (относящееся к 1949) "ноосфера" - область, в которой проявляется сознание. Если Лотман приписывает таким семиосферам управление функционированим языков в пределах культур, Джон Хартли пишет, что "семиосфера" может существовать на разных уровнях - на уровне отдельной национальной или лингвистической культуры, например, или более крупной единицы типа "Запад" до "умственного представления""; мы могли бы также охарактеризовать семиосферу отдельного исторического периода (Hartley 1996, 106). Из-за этой концепции семиосферы семиотики могут показаться территориально империалистическими, тем не менее, она предлагает более полное и динамичное видение семиозиса, чем изучение определенного средства, если бы каждый из них существовал изолировано.

Помимо семиотики существуют, разумеется, и другие методы текстового анализа - особенно риторический анализ, дискурсивный анализ и "контент-анализ". В области изучения информации и коммуникаций контент-анализ как метод текстового анализа является серьёзным конкурентом семиотики. Принимая во внимание, что семиотика теперь близко связана с культурологией, контент-анализ нашёл широкое признание в социологических исследованиях. Если контент-анализ использует количественный метод к анализу ясного "содержания" информационных текстов, семиотика стремится анализировать информационные тексты как структурные целые и исследует латентные, коннотативные значения. Семиотика редко бывает количественной, и чаще не приемлет такого подхода. То, что элемент часто появляется в тексте, не делает его важным. Структуралист - семиотик больше заинтересован отношением элементов друг к другу. Социальный семиотик также подчеркнул бы важность значения, которое читатели приписывают знакам в тексте. Принимая во внимание, что контент-анализ сосредотачивается на эксплицитном содержании и считает, что оно образует отдельное, зафиксированное значение, семиотические исследования сосредотачиваются на системе правил, управляющих "дискурсом", участвующих в информационных текстах, подчеркивая роль семиотического контекста в формировании значения. Однако некоторые исследователи объединяют семиотический анализ и контент-анализ (например Медиа Группа Университета Глазго1980; Leiss и другие. 1990; McQuarrie и Mick 1992).

Некоторые комментаторы принимают определение семиотики, данное Ч.В.Моррисом (в духе Соссюра), как "науки о знаках" (Morris 1938, 1-2). Термин "наука" вводит в заблуждение. Пока еще семиотика не вовлекает никаких общепринятых теоретических предположений, моделей или эмпирических методологии. Семиотика развивалась в большей степени как теоретическая дисциплиной, многие из её теоретиков, стремились установить её границы и общие принципы. Пирс и Соссюр, например, были заняты теоретической проблемой определения знака. Пирс разработал сложную логическую таксономию типов знаков. Последующие семиотики стремились идентифицировать и категоризировать коды или конвенции, согласно которым организованы знаки. Сейчас ясно ощущается потребность установить твердую теоретическую основу для предмета, который в настоящее время характеризован множеством конкурирующих теоретических положений. Что касается методологии, теории Соссюра составили отправную точку для развития различных структуралистских методологий для анализа текстов и социального поведения. Они очень широко применялись в анализе множества культурных явлений. Однако такие методы не имеют универсального применения: социально-ориентированные исследователи критиковали их за исключительный центризм на структуре, но пока нет еще широко принятых каких-либо альтернативных методологий. Некоторые семиотические исследования является эмпирически ориентированными, которые применяют и проверяют семиотические принципы. Боб Ходж и Дэвид Трипп использовали эмпирические методы в их классическом исследовании "Дети и Телевидение" (Hodge & Tripp 1986). Но сейчас мало пользы от семиотики, представляющей собой компиляцию совокупных исследовательских результатов.

Семиотика представляет собой более совокупность исследований в искусстве, литературе, антропологии и средствах массовой информации, нежели независимую академическую дисциплину. Семиотика вовлекает лингвистов, философов, физиологов, социологов, антропологов, теоретиков литературы, эстетики и медиа, психоаналитиков и педагогов. Кроме споров об определении семиотики, имеются значительные расхождения о том, что включает в себя семиотика. Она интересуется не только (международной) коммуникацией, но также и значением, которое мы приписываем чему - либо в мире. Семиотика изменялась на протяжении всего периода своего формирования вместе с поиском решения проблем исходного семиотического подхода. Даже с использованием основных семиотических терминов получаются многозначные определения. Следовательно, любому предпринимающему попытку семиотического анализа важно прояснить, какие определения используются и, если принимается определённый семиотический подход, каков его источник. В семиотике имеются две разных традиции, происходящих соответственно от Соссюра и Пирса. Работы Луи Ельмслева, Роланда Барта, Клода Леви-Стросса, Юли Кристевой, Кристиана Метца и Жана Бодрийяра (род. 1929) следуют "семиологической" традиции Соссюра, тогда как Чарльз В Моррис, Ивор Ричардс (1893-1979), Чарльз Огден (1989-1957) и Томас Себеок (род. 1920) принадлежат "семиотической" традиции Пирса. Соединяет эти две традиции известный семиотик, итальянец Умберто Эко, который как автор бестселлера Имя Розы (роман 1980, фильм 1986) является вероятно единственным семиотиком, который создал фильм-шедевр (Eco 1980).

Соссюр утверждал, что "для выявления сущности семиологической проблемы необходимо изучать языки" (Saussure 1983, 16; Saussure 1974, 16). Притянутость семиотики к лингвистическим концепциям происходит, частично под влиянием Соссюра и авторитета лингвистики как наиболее признанной наукой о знаковых системах. Структуралисты приняли язык как модель для исследования очень широкого круга социальных явлений: Леви-Стросс для мифа, систем родства и тотемизма; Лакан для бессознательного; Барт и Греймас для "грамматики" нарратива. Юля Кристева объявила, что "семиотика обнаружила ... - то, что закон управляет или, если предпочитаете, главное принуждение воздействуют на любую социальную практику лежит в факте что имеет значение; то есть это ясно сформулировано подобно языку " (цитируемый по Hawkes 1977, 125). Соссюр обращается к языку (его модель, являясь речью) как "наиболее важной" из всех знаковых систем (Saussure 1983, 15; Saussure 1974, 16). Язык почти неизменно считается наиболее мощной системой коммуникации. Например, Марвин Харрис отмечает, что "среди систем коммуникации человеческие языки являются единственными, обладающими семантической универсальностью ... коммуникационная система, которая имеет семантическую универсальность, может передавать информацию о всех аспектах, областях, свойствах, местах, или событиях в прошлом, настоящем или будущем, фактическое или возможное, реальное или мнимое" (цитируемо по Wilden 1987, 138). Возможно, естественный язык действительно является основным: Эмиль Бенвенист заметил, что "естественный язык является метаязыком всех лингвистических и нелингвистических систем" (в Innis 1986, 239), в то время Клод Леви-Стросс указывал, что "язык par excellence является семиотической системой; он не может, не иметь значение, и существует только через значение" (Lйvi-Strauss 1972, 48).

Соссюр видел лингвистику как часть "семиологии":

"Лингвистика - только одна из частей этой общей науки [семиологии]. Законы, которые семиотика откроет, будут приложимы к лингвистике...., Как нам кажется ... лингвистическая проблема является прежде всего семиологической ..., Если хотите обнаружить истинную природу языковых систем, нужно сначала рассмотреть, что общего они имеют со всеми остальными системами того же самого вида ... Таким образом, будет прояснена не только лингвистическая проблема. Рассматривая обряды, обычаи и проч. как знаки, станет возможным, мы уверены, увидеть их в новом свете. Возникнет необходимость для рассмотрения их как семиологического явления, и объяснять их в понятиях семиотических законов". (Saussure 1983, 16-17; Saussure 1974, 16-17)

Тогда, когда Роланд Барт провозгласил, что "скорее мы должны перевернуть формулировку Соссюра и утверждать, что семиотика является частью лингвистики", другие принимали соссюровское определение лингвистики внутри семиотики (Barthes 1985, xi). Кроме своих работ Жан-Мари Флоч ссылается на Ельмслева и Греймаса (Floch 2000, 93). Тем не менее, даже если и включить лингвистику в семиотику, будет трудно избежать использования лингвистической модели в исследовании других знаковых систем. Семиотики обычно рассматривают фильмы, телевизионные и радио программы, рекламные эмблемы и так далее как "тексты", и "читаемое телевидение" (Fiske and Hartley 1978). Такие средства выражения, как телевидение и фильмы, расцениваются некоторым семиотиками в некотором смысле как "языки". Проблема возникает вокруг того, ближе ли фильм к тому, что мы считаем "действительностью" в обыденной жизни или к него больше общего с символической системой, как письмо. Некоторые обращаются к "грамматике" посредника отличной от языка. По Джеймсу Монако, "у фильма нет грамматики", и он предлагает критический анализ правдоподобных аналогий между техниками фильма и грамматикой естественного языка (там же., 129). Существует опасность включения всех средств выражения в лингвистическую структуру. В отношении фотографии (хотя то же можно отнести и для фильма и телевидения) Виктор Бургин утверждает: "нет никакого "языка" фотографии, никакой отдельной знаковой системы (в противоположность техническому аппарату), определяющей все фотографии (в том смысле, что английский язык определяет все английские тексты); существует, скорее, гетерогенный комплекс кодов, на которых может основываться фотография" (Burgin 1982b, 143).

Мы вкратце опробуем соссюровскую модель знака, но перед этим важно уяснить кое-что об общей структуре, внутри которой она функционирует. Соссюр сделал ныне популярное разделение между langue (языком) и parole (речь). Langue относится к системе правил и норм, которая является первичной и независимой от индивидуальных пользователей; parole относится к частной практике. Применяя понятие к семиотическим системам в целом, а не к просто языку, различие проходит между кодом и сообщением, структурой и событием или системой и использованием (в определенных текстах или контекстах). Согласно соссюрианскому различию, в семиотической системе типа кинематограф, "любой отдельный фильм является речью глубинной системы языка кинематографа" (Langholz Leymore 1975, 3). Соссюр уделял внимание более языку, чем речи. Для традиционного, соссюрианского семиотика, более важными являются глубинные структуры и правила семиотической системы в целом, чем отдельные действия или практики, которые являются просто образцами ее использования. Подход Соссюра состоял в том, чтобы изучить систему более "синхронно", как если бы она остановилась во времени (как фотография) - чем "диахронично" - выражая своё развитие через какое-то время (как фильм). Структуралисты- культурологи впоследствии принял этот соссюровский приоритет, сосредотачиваясь на функциях социальных и культурных явлений в пределах семиотических систем. Исследователи расходятся в вопросе, предшествует ли система и определяет практику (структурный детерминизм) или предшествует практике и определяет систему (социальный детерминизм) (хотя важно отметить, что большинство структуралистов соглашается, что система скорее сдерживает, чем полностью определяет использование).

Структуралистская дихотомия между практикой и системой критиковалась за свою жесткость, отделяя процесс от продукта, субъект от структуры (Coward & Ellis 1977, 4, 14). Приоритет структуры перед практикой не в состоянии объяснить изменения в структуре. Марксисты особенно критиковали это. В конце 1920-ых Валентин Волошинов (1884/5-1936) и Михаил Бахтин (1895-1975) критиковали соссюрианский синхронический подход и его акцент на внутренних отношениях в системе языка (Voloshinov 1973; Morris 1994). Волошин полностью изменил соссюрианский приоритет языка над речью: "знак является частью организованного социального общения и не может существовать, как таковой, вне его, возвращаясь к простому физическому артефакту" (Voloshinov 1973, 21). Значение знака не в его отношениях к другим знакам внутри языковой системы, а скорее в социальном контексте его использования. Соссюра критиковали за игнорирование историчности (там же., 61). Лингвисты пражской школы Роман Якобсон и Юрий Тынянов провозгласили в 1927, что "чистый синхронизм теперь является иллюзией", добавив, что "каждая синхроническая система имеет своё прошлое и будущее в качестве неотделимых структурных элементов системы" (цит. по Voloshinov 1973, 166). В 1929, Волошинов заметил, что "нет такого промежутка времени, когда бы синхроническая система языка могла быть сконструирована ..., синхроническая система может существовать только с точки зрения субъективного сознания отдельного человека, принадлежащего к некоторой определённой группе языков в некоторый определённый промежуток исторического времени" (Voloshinov 1973, 66). В то время как, французский структуралист Клод Леви-Стросс использовал синхронический подход в области антропологии, наиболее передовые семиотики, стремились пересмотреть историчность и социальный контекст. Язык редко рассматривался как статическая, закрытая и устойчивая система, унаследованная от предшествующих поколений, но более как постоянно находящаяся в изменении. Знак, как выразился Волошинов, является "ареной классовой борьбы" (там же., 23).

Искренне стремясь установить "социальную семиотику", Роберт Ходж и Гюнтер Кресс провозгласили, что "социальные параметры семиотических систем настолько слиты со своей сущностью и функцией, что системы не могут изучаться в изоляции" (Hodge и Kress 1988,1).

Тогда как Соссюр может быть провозглашен как основатель семиотики, семиотика стала все менее соссюрианской. Тереза Лоретис так описывает удаление от cтруктуралистской семиотики, которая началась в 1970-ых:

"В последнем десятилетии или около того, семиотика подверглась изменению своих теоретических механизмов: сместившись с классификации знаковых систем - их основных единиц, их уровней структурной организации - к исследованию методов образования знаков и значений, способов использования, преобразования или нарушения систем и кодов в социальной практике. В то время как прежде акцент был на изучении знаковых систем (язык, литература, кино, архитектура, музыка, и т.д.), понимаемые как механизмы, генеририрующие сообщения, теперь исследуется их работа. Эта та работа или деятельность, которая конституирует и/или трансформирует коды одновременно с конституированием и трансформированием индивидов, использующих коды, выполняющих работу; индивиды поэтому являются субъектами семиозиса."

"Семиозис"- термин, заимствованный от Чарльза Сандерса Пирса, и расширенный Эко для обозначения процесса, через который культура производит знаки и/или связывает значение со знаками. Хотя для Эко смыслопорождение или семиозис является социальной деятельностью, он допускает что, субъективные факторы вовлечены в каждый индивидуальный акт семиозиса. Понятие тогда может быть применимым для двух главных направлений современной, или постструктуралистской, семиотической теории. Первым направлением является семиотика, сосредоточенная на субъективных аспектах значения и находящееся под большим влиянием лакановского психоанализа, где значение рассматривается как эффект субъекта (субъект, являющийся эффектом означающего). Другим - семиотика, подчеркивающая социальный аспект значения, его практическое, эстетическое, или идеологическое использование в межличностной коммуникации; в нём значение рассматривается как семантическая ценность, созданная через общедоступные культурные коды. (Lauretis 1984, 167)

Эта работа выделяет некоторые ключевые концепты в семиотике, вместе с необходимой критикой, и начинается непосредственно с наиболее фундаментальной концепции знака. Я надеюсь, что, окажусь полезным компаньоном читателю в его постижении предмета. Но перед тем как приступить к исследованию этого интригующего и необходимого предмета, давайте рассмотрим, почему мы должны изучать семиотику? Неотложность этого вопроса состоит частично в том, что работы семиотиков имеют репутацию чрезмерного увлечения жаргоном. Джастин Льюис отмечает, что "её сторонники писали в стиле, который простирается от неясного к непостижимому" (Lewis 1991, 25); другой критик остроумно отметил, что "семиотика сообщает нам вещи, которые мы уже знаем, на языке, который мы никогда не поймём" (Paddy Whannel, цит. по Seiter 1992, 1). Семиотический истеблишмент является очень эксклюзивным клубом, но, как отмечает Дэвид Слесс: "семиотика слишком важное для семиотиков занятие, чтобы быть брошенной" (Sless 1986, 1).

Семиотика важна, потому что может помочь нам не воспринимать "действительность" как нечто имеющее вполне объективное существование, независимое от человеческой интерпретации. Она учит нас, что действительность является системой знаков. Изучение семиотики может помочь нам более понять о действительности как структуре и о роли, которые мы и другие играем, создавая её. Она может помочь нам понять, что информация или значение не "содержатся" в мире или в книгах, компьютерах или аудио-видео сообщениях. Значение не "дано" нам - мы активно создаем его согласно сложному взаимодействию кодов или конвенций, которых мы обычно не осознаем. Понимание таких кодов одновременно является неотъемлемо захватывающим и интеллектуально уполномочивающим. Мы узнаем из семиотики, что живем в мире знаков и что у нас нет другого способа понимания чего - либо, кроме как через знаки и коды, которые всё организуют. Через изучение семиотики мы узнаем, что эти знаки и коды обычно прозрачны и скрывают нашу задачу в их "прочтении". Живя в мире всё более растущих визуальных знаков, мы должны уяснить, что даже наиболее "реалистические" знаки - не то, чем они кажутся. Делая более эксплицитными коды, которыми интерпретируются знаки, мы можем показать ценную семиотическую функцию "денатурализации" знаков. В определении фактов знаки обслуживают идеологические функции. Деконструируя и ставя под сомнение факты знаков можно показать, чьи факты привилегированны и чьи подавлены. Изучение знаков является изучением конструкции и сохранения действительности. Отклонить такое изучение - оставить другим контроль мира значений, который мы населяем.

Знаки
Мы предстаём неким видом, управляемым желанием производить значения: прежде всего, мы - Homo significans - производители значений. Определённо, мы производим значения, создавая и интерпретируя "знаки". Действительно, согласно Пирсу, "мы думаем только в знаках" (Peirce 1931-58, 2.302). Знаки принимают форму слов, изображений, звуков, ароматов, вкусов, действий или объектов, но такие вещи не имеют никакого внутреннего значения и становятся знаками только, когда мы наделяем их значением. "Нечто не является знаком, если это только не интерпретируется как знак",- объявляет Пирс (Peirce 1931-58, 2.172). Что угодно может быть знаком, если интерпретировать это как "выражающее" нечто, относящееся или замещающее нечто отличное от себя. Мы интерпретируем вещи как знаки в значительной степени бессознательно, связывая их со знакомыми системами конвенций. Именно это значимое использование знаков лежит в основе интересов семиотики.
Лингвисту Фердинанду де Соссюру и философу Чарльзу Сандерсу Пирсу принадлежат две основных модели знака. Мы обсудим их ниже.

Соссюр предложил "двоичную" или двучастную модель знака. Он определил знак как образование состоящее из:

"Означаемого" (signifiant) - форма, которую принимает знак; и
"Означающего" (signifie) - концепт, который он представляет.

Знак - это целое, которое образуется из связи означающего с означаемым (Saussure 1983, 67; Saussure 1974, 67). Отношения между означающим и означаемым упомянуто как "значение", и это показано в соссюрианской диаграмме стрелками. Горизонтальная черта, отмечающая два элемента знака, известна как "слеш".

Возьмём лингвистический пример, слово "Открыто" (когда в него вкладывается значение кем - то, кто видит его на двери магазина) является знаком, состоящим из:
означающего: слово открыто;
означаемого концепта: то, что магазин работает.

Знак должен включать, и означающее и означаемое. Не существует полностью бессмысленного означающего или полностью бесформенного означаемого (Saussure 1983, 101; Saussure 1974, 102-103). Знак является узнаваемой комбинацией означающего с конкретным означаемым. То же самое означающее (слово "открыто") может иметь другое означаемое (и быть другим знаком) если оно на кнопке лифта ("толкни, чтобы открыть дверь"). Точно так же многие означающие могут означать концепт "открыто" (например, маленькая схема коробки с открытой откидной крышкой - "открывай с этого конца" на верхней части упаковки) снова, с каждым уникальным соединением, составляющим различный знак.

В настоящее время, когда "соссюрианская" модель является общепризнанной, она становится более материалистичной, чем у самого Соссюра. Означающее теперь обычно интерпретируется как материальная (или физическая) форма знака - что-то, что может быть увидено, услышано, ощупано, унюхано или попробовано. Для Соссюра, и означающее и означаемое были чисто "психологическими" сущностями (Saussure 1983, 12, 14-15, 66; Saussure 1974, 12, 15, 65-66). Обе были формой, нежели чем субстанцией:
"Лингвистический знак не является связью между вещью и именем, но между концептом и звуковым образом. Звуковой образ не является просто звуком; так как звук - это что-то физическое. Звуковой образ является психологическим ощущением слушающего звук, которое дано ему в чувственном опыте. Этот звуковой образ может называться "материальным" элементом только как представление наших сенсорных впечатлений. Звуковой образ может таким образом быть отличным от другого, связанного с ним в лингвистическом знаке. Этот другой элемент представляет собой ещё более абстрактное образование: концепт. (Saussure 1983, 66; Saussure 1974, 66).

Соссюр был сосредоточен на лингвистическом знаке (слово) и "фоноцентрично" выделил устное слово, в особенности акустический образ ("звуковой образ" или "звуковой образец"), рассматривая письмо как отдельную, вторичную, зависимую, но сопоставимую знаковую систему (Saussure 1983, 15, 24-25, 117; Saussure 1974, 15, 16, 23-24, 119). В пределах ("отдельной") системы письменных знаков, означающее, типа письменной буквы "t" означает звук в первичной языковой системе (и таким образом письменное слово также будет иметь значение звука, нежели концепт). Таким образом, для Соссюра, письмо относится к речи как означающее к означаемому. Более поздние исследователи, которые приняли модель Соссюра, ограничиваются обращением к форме лингвистических знаков как вербальных, так и письменных. Мы возвратимся позже к проблеме пост - соссюрианской "рематериализации" знака.

Что касается означающего, большинство исследователей, придерживающихся соссюрианской традиции, все еще рассматривают его как умственный конструкт, хотя они часто отмечают, что он может, однако, косвенно соотноситься с реальными вещами. Первоначальная модель знака Соссюра "заключение в кавычки референта": исключает референцию к объектам, существующим в мире. Его означаемое не должно быть идентифицировано непосредственно с референтом, но является концептом в сознании - не вещь, но понятие вещи. Некоторые могут удивиться, почему соссюрианская модель знака относится только к концепту, а не к вещи. В связи с этим важно наблюдение философа Сюзанны Лангер (которая не принадлежит соссюрианскому направлению). Обратите внимание, что подобно современным исследователям, Лангер использует термин "символ" для лингвистического знака (термин, которого Соссюр сам избегал): "Символы не представляют собой объекты, но являются средствами для понятий объектов... В разговоре относительно вещей мы имеем дело с их понятиями, но не с вещами непосредственно; и это - понятия, не вещи, которые непосредственно обозначают символы. Поведение по отношению к понятиям - это к чему обычно побуждают слова; это - типичный процесс мышления". Она добавляет, что "если я говорю "Наполеон", вы не кланяетесь завоевателю Европы, как если бы я его вам представила, но просто думаете о нем" (Langer 1951, 61).

Таким образом, для Соссюра лингвистический знак полностью нематериален - хотя он не любил обращаться к нему как к "абстракции" (Saussure 1983, 15; Saussure 1974, 15). Нематериальность соссюрианского знака - особенность, которой пренебрегают во многих известных работах. Если эта позиция кажется странной, мы должны напомнить, что слова не имеют никакой ценности в себе - что и является их ценностью. Соссюр отметил, что вовсе не металл в монете устанавливает ее ценность (Saussure 1983, 117; Saussure 1974, 118). Несколько причин можно предложить для этого. Например, если бы лингвистические знаки привлекли внимание к своей материальности, это препятствовало бы их коммуникативной прозрачности (Langer 1951, 73). Кроме того, являющийся несущественным, язык - необычно экономический посредник, и слова всегда находятся под рукой. Однако, принципиальный довод может быть сделан для переоценки материальности знака, как мы увидим далее.

Соссюр отметил, что выбор терминов "означающее" и "означаемое", помогло указать на "различие, которое отделяет одно от другого" (Saussure 1983, 67; Saussure 1974, 67). Несмотря на это, на разграничивающую линию (слэш) в его диаграмме знака, Соссюр подчеркнул, что звук и мышление (или означающее и означаемое) столь же неотделимы друг от друга, как две стороны листа бумаги (Saussure 1983, 111; Saussure 1974, 113). Они "глубоко связаны" в сознании "ассоциативной связью" - "одно тянет другое" (Saussure 1983, 66; Saussure 1974, 66). Соссюр представил эти элементы как полностью взаимозависимые, и не предсуществующие друг другу (Silverman 1983, 103). В контексте разговорного языка, знак не мог состоять из звука без смысла или из смысла без звука. Он использовал эти две стрелки в диаграмме, чтобы обозначить их взаимодействие. Слэш и оппозиция, однако, указывают, что означающее и означаемое могут быть разделены для аналитических целей. Постструктуралисты критикуют четкое разделение, которое соссюрианская граница проводит между означающим и означаемым; они стремятся размыть или убрать ее, чтобы реформировать знак или структурные отношения. Некоторые исследователи оспаривают, что "означающее всегда отделено от означаемого ... и имеет реальную автономию" (Lechte 1994, 68), позиция, к которой мы возвратимся в обсуждении произвольности знака. Здравый смысл стремится настоять, что означаемое имеет приоритет, и существует до означаемого: "заботьтесь о смысле ", саркастически заметил Льюис Кэрролл, "и звуки будут заботиться о самих себе" (Приключения Алисы в Стране чудес, глава 9). Однако, в полном контрасте, постсоссюрианцы рассматривали модель знака как имплицитное предоставление означающему первенства, таким образом, изменяя обыденное представление.

Луи Ельмслев использовал термины "выражение" и "содержание", для обозначения означающего и означаемого соответственно (Hjelmslev 1961, 47ff). Различие между означающим и означаемым иногда приравнивалось к знакомой двойственности "формы и содержания". В такой структуре означающее видится как форма знака и означаемое как содержание. Однако, метафора формы как "контейнера" весьма спорна. Стремясь поддержать равенство содержания со значением, она допускает, что значение может быть "извлечено" без активного процесса интерпретации и что форма сам по себе не имеет значения (Chandler 1995 104-6).

Соссюр утверждал, что знаки имеют смысл только как часть формальных, обобщенных и абстрактных систем. Его концепция значения была целиком структурна и относительна, нежели референциональна: первенство более отдается отношениям, чем вещам (значение знаков виделось более в их систематическом отношении друг к другу чем как происходящее от любых свойственных особенностей означающих или любой референции к материальным вещам). Соссюр не определял знаки как некоторую "необходимую" или врожденную сущность. Для Соссюра знаки относятся, прежде всего, друг к другу. В пределах языковой системы, "всё находится во взаимозависимости" (Saussure 1983, 121; Saussure 1974, 122). Никакой знак не имеет смысла сам по себе, но только относительно других знаков. И означающее и означаемое - чисто относительные объекты (Saussure 1983, 118; Saussure 1974, 120). Это представление может быть трудно для понимания, так как мы можем почувствовать, что индивидуальное слово типа "дерева" имеет некоторый самостоятельный смысл для нас, но его смысл зависит от контекста относительно других слов, с которыми он используется.

Вместе с "вертикальным" выстраиванием означающего и означаемого внутри каждого индивидуального знака (предподлагая два структурных "уровня"), акцент на отношениях между знаками определяет то, что в действительности существует два плана - ответственно означающее и означаемое. Позже, Луи Ельмслев обратился к планам "выражения" и "содержания" (Hjelmslev 1961, 60). Сам Соссюр обратился к звуку и мышлению как двум отличным, но коррелирующим планам. "Мы можем представить ... язык ... как ряд смежных подразделений одновременно закреплённых, и в плане неопределенной, аморфной мысли (A), и в столь же невыразительном плане звука (B)" (Saussure 1983, 110-111; Saussure 1974, 112). Произвольное разделение двух континуумов на знаки выделяется пунктиром, тогда как волнистые (не параллельные) линии двух "аморфных"
масс означают недостаток любого "естественного" соответствия между ними. Непримиримое различие и недостаточное соответствие между этими двумя планами выделяют их относительную автономию. Если Соссюр избегает прямого обращения к "действительности", то Фредрик Джеймсон по своему истолковывает эту особенность соссюровской системы. "Не так много отдельных слов или предложений, которые "символизируют" или "отражают" индивидуальный объект или событие в реальном мире, но скорее что вся знаковая система, вся языковая область, параллельны непосредственно действительности; другими словами, именно вся совокупность систематизированного языка является аналогом любых организованных структур, существующим в действительности, и что наше понимание проходит от одного целого или Гештальта к другому, а не на равном себе основании" (Jameson 1972, 32-33).

То что Соссюр называет "значимость" знака, зависит от его отношений с другими знаками в системе - знак не имеет никакой "абсолютной" значимости, независимой от этого контекста (Saussure 1983, 80; Saussure 1974, 80). Соссюр использует аналогию с игрой в шахматы, отмечая, что значимость каждой части зависит от ее позиции на шахматной доске (Saussure 1983, 88; Saussure 1974, 88). Знак - больше чем сумма своих частей. Если значение - то, что означаемо - полностью зависит от отношений между двумя частями знака, значимость знака определяется отношениями между знаком и другими знаками в пределах системы в целом (Saussure 1983, 112-113; Saussure 1974, 114).



В качестве примера различия между значением и значимостью, Соссюр отмечает, что "французское слово mouton (баран, баранина) может иметь то же самое значение как и английское слово sheep (овца); но оно не имеет той же самой значимости. Этому имеются различные причины, но в особенности то, что английское слово для обозначения мяса этого животного, подготовленного и поданного для еды, - не sheep (овца), но mutton (баранина). Различие в значимости между sheep и mouton зависит от того, что в английском имеется также другое слово mutton (баранина) для обозначения мяса, принимая во внимание, что mouton во французском языке объединяет оба" (Saussure 1983, 114; Saussure 1974, 115-116).

Относительная концепция значения Соссюра была определенно дифференциальной: он подчеркнул различия между знаками. Язык для него был системой функциональных различий и оппозиций. "В языке, как в любой другой семиологической системе различают составляющие знака" (Saussure 1983, 119; Saussure 1974, 121). Как указывает Джон Стуррок, "язык с одним термином является невозможностью, поскольку его единственный термин мог применяться ко всему и ничего не дифференцировать; это требует, по крайней мере, чтобы один другой термин дал ему определение" (Sturrock 1979, 10). Рекламирование даёт хороший пример этому представлению, так как важным в позиционировании продукта является не отношение рекламируемых означающих к реальным референтам, но дифференцированию одного знака от другого, с которыми он связан. Концепция Соссюра идентичности знаков лежит в основе структуралистской теории. Структуралистский анализ сосредотачивается на структурных отношениях, которые являются функциональными в знаковой системе в определённый период истории. "Отношения важны для того, что они могут объяснять: значащие контрасты и разрешенные или запрещенные комбинации (Culler 1975, 14).

Соссюр остановился на отдельных негативных, оппозиционных различиях между знаками, и ключевыми отношениями в структуралистском анализе - двоичные оппозиции (типа природа / культура, жизнь / смерть). Соссюр доказывал, что "концепции ... определены не позитивно, в терминах их содержания, но негативно по контрасту с другими единицами в той же самой системе. Каждую из них характеризует то, чем не являются другая. (Saussure 1983, 115; Saussure 1974, 117). Это позиция первоначально может показаться неясной, если не извращенной, но концепция негативного дифференцирования становится более ясной, если мы представляем, как мы могли бы объяснить кому - либо, кто не знает наш язык, что мы подразумеваем под словом "красный". Вряд ли мы достигнем искомого, просто показывая ряд различных объектов, имеющих красный цвет, но вероятнее добьемся большего успеха, выделив красный объект из ряда объектов, идентичных во всем кроме цвета. Хотя Соссюр сосредотачивается на речи, он также отметил, что в письме, "значимость букв вполне негативна и дифференциальна" - все, что нам нужно уметь - это отличить одну букву от другой (Saussure 1983, 118; Saussure 1974, 119-120). Что касается его акцента на негативных различиях, Соссюр отмечает, что, хотя и означаемое, и означающее вполне дифференциальны и негативны, когда рассматриваются отдельно, знак, в котором они объединены - положителен. Он добавляет, что "когда мы сравниваем один знак с другим как положительные комбинации, различие в терминах должно быть опущено ... Два знака ... не отличаются (different) друг от друга, но только выделяются (distinct). Они просто стоят в оппозиции друг другу. Весь механизм языка ... основан на оппозициях такого рода и на сопутствующих им фонетических и концептуальных различиях" (Saussure 1983, 119; Saussure 1974, 120-121).

Хотя означающее рассматривается использующими его как "символизирующее" означаемого, семиотики соссюрианского направления подчеркивают, что нет никаких необходимых, внутренних, прямых или неизбежных отношений между означающим и означаемым. Соссюр подчеркнул произвольность знака (Saussure 1983, 67, 78; Saussure 1974, 67, 78), конкретнее, произвольность связи между означающим и означаемым (Saussure 1983, 67; Saussure 1974, 67). Он сосредоточился на лингвистических знаках, рассматривая язык как наиболее важную знаковую систему. Для Соссюра, произвольный характер знака был первым принципом языка (Saussure 1983, 67; Saussure 1974, 67) - произвольность была выделена позже Чарльзом Хокеттом как ключевая "образная особенность" языка (Hockett 1958; Hockett 1960; Hockett 1965). Особенность произвольности может действительно помочь в объяснении экстраординарной многосторонность языка (Lyons 1977, 71). В контексте естественного языка, Соссюр подчеркнул, что нет никакой врождённой, необходимой, "прозрачной", самоочевидной или "естественной" связи между означающим и означаемым - между звуком или формой слова и концептом, к которому оно относится (Saussure 1983, 67, 68-69, 76, 111, 117; Saussure 1974, 67, 69, 76, 113, 119). Заметьте, что сам Соссюр избегает непосредственно связывать принцип произвольности к отношениям между языком и внешним миром, и что последующие толкователи часто делают; действительно, часто можно обнаружить намек Соссюра на реальные референты, скрывающийся за чисто концептуальным "означаемым" (Coward & Ellis 1977, 22). В языке, по крайней мере, форма означающего не определена тем, что оно означает: нет ничего "деревского" у слова "дерево". Языки отличаются, конечно, по тому, как они относятся к тому же самому референту. Не существует никакого определенного означающего, которое более "естественно" подходит для означаемого, чем любое другое означающее; в принципе любое означающее могло представлять любое означаемое. Соссюр отмечал, что "не существует вообще ничего, чтобы предотвратить ассоциацию любой идеи x с любой последовательностью звуков x" (Saussure 1983, 76; Saussure 1974, 76); "процесс, который выбирает одну специфическую звуковую последовательность, чтобы соответствовать одной специфической идее, полностью произволен" (Saussure 1983, 111; Saussure 1974, 113).

Этот принцип произвольности языкового символа не был новой концепцией: Аристотель писал, что "не существует никакой естественной связи между звуками любого языка и означающими вещами" (цит. по Richards 1932, 32). Платон в "Кратиле" убеждал Сократа согласиться, что "независимо от того, какое имя дашь вещи, оно будет верным; и если откажешься от него и изменишь, оно не будет более правильным, чем прежнее, также, как мы меняем имена наших рабов; поскольку я думаю, что нет имён принадлежащих изначально отдельным вещам" (цит. по Harris 1987, 67). "То, что мы назовём розу другим именем, не изменит её запаха", - как писал Шекспир. Если идея произвольности языка не была новой, то акцент, который Соссюр придал ей, был оригинальным добавлением, в частности в контексте теории, которая объединяла референта. Заметим, что, хотя Соссюр выделил речь, он также, подчеркнул, что "символы, используемые в письме, произвольны. Буква t, например, не имеет никакой связи со звуком, который она означает" (Saussure 1983, 117; Saussure 1974, 119).

Принцип произвольности может применяться не только к знаку, но и к целой знаковой системе. Теоретическая произвольность языка очевидна из наблюдения, что каждый язык влечёт различные отличия между одним означающим и другим (например "tree" и "free") и между одним означаемым и другим (например "tree" (дерево) и "bush" (кустарник)). Означаемое явно произвольно, если действительность воспринята как единый континуум (который является тем, как Соссюр видит первоначально недифференцированные реальности обоих и мысли, и звука): где, например, заканчивается "угол"? Здравый смысл говорит, что существование вещей в мире предшествовало их называнию ("номенклатурная" позиция, которую отклонил Соссюр и к которой мы вернёмся в дальнейшем). Соссюр отметил, что "если бы слова выполняли роль представления концептов, установленных заранее, можно было бы найти точные эквиваленты для них в разных языках. Но дело обстоит не так" (Saussure 1983, 114-115; Saussure 1974, 116). Каждый язык разделяет реальность произвольными категориями, и хорошо знакомый каждому концептуальный мир может быть разделён по-разному. Действительно, нет таких двух языков, которые одинаково категоризируют реальность. Как говорит Джон Пассмур: "Языки отличаются, тем, как различают" ("Languages differ by differentiating differently") (цит. по Sturrock 1986, 17). Языковые категории не просто следствие некоторой предопределенной структуры в мире. Нет "природных" концептов или категорий, которые просто "отражены" в языке. Язык играет ключевую роль в "построении действительности".

Если допустить произвольность отношений между означающим и означаемым, тогда можно доказать против интуиции, что именно означаемое определяется означающим, а не наоборот. Так, французский психоаналитик Жак Лакан, адаптируя соссюрианские теории, стремился выделить первенство означающего в психике, перестроив соссюрианскую модель знака в форме квази-алгебраического знака, в котором прописная буква "S" (представляющей означающее) находится над строчной выделенной курсивом буквой "s" (представляющей означаемое), эти два означающих разделены горизонтальной линией (Lacan 1977, 149). Это согласовывалось с целью Лакана показать, что означаемое неизбежно "ускользает под" означающим, сопротивляясь нашим попыткам разграничить его. Лакан поэтически рассматривает соссюрианскую иллюстрацию планов звука и мышления как "образ, походящий на волнистые линии верхних и нижних Вод в миниатюрах из рукописей Книги Бытия; двойной поток, отмеченный полосами дождя", представлен как иллюстрация "непрерывного скольжения означаемого под означающим" - хотя он соглашается что, пунктирные вертикальные строки не стоит рассматривать как "сегменты соответствия", но как "скрепляющие точки" (points de capiton - дословно, "пуговицы", которыми прикрепляют обивку к мебели). Однако он отмечает, что эта модель слишком линейна, так как "не существует в действительности означающей цепи, у которой, будучи прикреплённой к пунктуации каждого из ее составляющих, нет всей артикуляции релевантных контекстов, подвешенных "вертикально", как это было, с этой позиции" (там же., 154). В духе лакановской критики соссюрианской модели, последующие учёные подчеркнули временный характер связи означающего и означаемого, подчеркивая, что фиксация "цепи означающих" установлена социально (Coward & Ellis 1977, 6, 13, 17, 67). Заметим, что, если лакановское стремление поставить означающее над означаемым достаточно понятно, его репрезентационная стратегия, кажется немного странной, так как в моделировании общества ортодоксальные марксисты обычно выделяют ведущую движущую силу "[техно-экономического] базиса", расположенного (логически) под "[идеологической] надстройкой".

Произвольность знака является радикальной концепцией, потому что предлагает автономию языка от действительности. Cоссюрианская модель с ее акцентом на внутренних структурах в пределах знаковой системы, может рассматриваться как поддержка позиции, что язык не "отражает" действительность, а скорее создает её. Мы можем использовать язык, "что в мире нет ничего другого, кроме того, что в нём есть. И в силу того, что мы познаём мир через любой язык, в среде которого мы были рождены, уместно доказать, что наш язык определяет действительность, а не действительность наш язык" (Sturrock 1986, 79). В своей книге "Значение Значения" (The Meaning of Meaning), Огден и Ричардз критиковали Соссюра за "полное пренебрежение вещей, которые символизируют знаки" (Ogden и Richards 1923, 8). Более поздние критики сокрушались по поводу разъединения его модели и социального контекста (Gardiner 1992, 11). Роберт Стам доказывает, что "объединением референта", cоссюрианская модель "разъединяет текст и хронологию" (Stam 2000, 122). Мы возвратимся к этой теме отношений между языком и "действительностью" в обсуждении "модальности и представления".

Произвольность знаков даёт основание рассчитывать на возможность их интерпретации (и важность контекста). Не существует эквивалентной связи между означающим и означаемым; знаки чаще имеют множественное, чем единичное значение. В пределах одного языка, одно означающее может относиться ко многим означаемым (например, игра слов) и одно означаемое может относиться со многими означающими (например, синонимы). Некоторые учёные критически относятся к позиции, что даже в языке отношение означающего к означаемому является всегда полностью произвольной (например, Lewis 1991, 29). Звукоподражтельные слова часто упоминаются в этой связи, хотя некоторые семиотики парируют что, это едва объясняет вариабельность слов для обозначения тех же самых звуков в разных языках (особенно звуков, издаваемых домашними животными) (Saussure 1983, 69; Saussure 1974, 69).

Соссюр говорит, что "вся языковая система основана на иррациональном принципе, что знак произволен". Это провокационное заявление сопровождается тут же признанием, что "применение этого принципа без ограничений приведёт к большому разброду" (Saussure 1983, 131; Saussure 1974, 133). Если бы языковые знаки были полностью произвольны, язык не был бы системой, и его коммуникативная функция была бы разрушена. Он признает, что "не существует языка, в котором ничто вообще не мотивируется" (тем же.). Соссюр признает, что "язык не полностью произволен, поскольку система имеет некоторую рациональность" (Saussure 1983, 73; Saussure 1974, 73). Принцип произвольности, конечно, не подразумевает, что форма слова случайна или неопределённа. Если знак экстралингвистически не определен, он подчинён внутрилингвистическому определению. Например, означающие должны составить правильно построенные комбинации звуков, которые соответствуют существующим образцам внутри рассматриваемого языка. Более того, мы можем признать, что составное существительное типа "screwdriver" ("отвертки") не полностью произвольно, так как это имеющая смысл комбинация двух существующих знаков. Соссюр предлагает различие между степенями произвольности:

Основной принцип произвольной природы языкового знака не предотвращает различия в любом языке того, что является в действительности произвольным - то есть немотивированным - и что является только относительно произвольным. Не все знаки абсолютно произвольны. В некоторых случаях, имеются факторы, которые позволяют нам распознавать различные степени произвольности, но никогда полностью не отказаться от принципа. Знак может быть в известной степени мотивированным (Saussure 1983, 130; Saussure 1974, 131).

Далее Соссюр несколько меняет свою позицию и обращается к знакам как к "относительно произвольным". Некоторые современные учёные (отдающих альтузерианской марксистской терминологией) обращаются к отношению между означающим и означаемым в терминах "относительной автономии" (Tagg 1988, 167; Lechte 1994, 150). Позже я ещё вернусь к относительной конвенциональности отношений между означаемым и означающим.

Опубликовано на Порталусе 18 февраля 2005 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама