В примечании к рассказу Ф. Сологуба "Свет и тени" М. М. Павлова называет его "философской миниатюрой". 1 В настоящей заметке я поставил перед собой задачу несколько ближе рассмотреть это, на мой взгляд, очень меткое определение и предложить возможный подход к философскому осмыслению рассказа. В литературе о Сологубе чаще всего встречаются ссылки на Шопенгауэра и Ницше как на философов, оказавших самое сильное и явное влияние на его творчество. В самом деле, сходство мировоззрения Сологуба с некоторыми взглядами этих философов не подлежит сомнению, и я постараюсь наметить точки соприкосновения с ними в данном произведении. Более того, мне кажется, что основная предпосылка сологубовского рассказа содержит явный отклик на общеизвестный отрывок из "Государства" Платона, который, наверное, многим читателям бросался в глаза (хотя я не нашел прямого упоминания об этом в критической литературе).

Как многие ранние произведения Сологуба, рассказ "Свет и тени" отмечен смешением реалистических и нереалистических элементов. Реальную, бытовую жизнь мальчика Володи определяют, с одной стороны, воспитание в гимназии, а с другой, отношения с матерью. Эти аспекты его жизни изображаются в рассказе с изобилием реалистических подробностей: в описании эмоциональных отношений с матерью, в частности, читателю сообщается детальная и вполне достоверная психологическая мотивация. Володино увлечение тенями, однако, лишено такой мотивации. Правда, влияние этого увлечения на взаимоотношения мальчика с окружающим миром составляет главный стержень реалистического действия, но само по


--------------------------------------------------------------------------------

1 См.: Сологуб Ф. Тяжелые сны: Роман. Рассказы. Л., 1990. С. 361.

стр. 135


--------------------------------------------------------------------------------

себе оно не получает психологического объяснения. Приходится заключить, что его увлечение является не приобретенным, а врожденным поведением, не подлежащим истолкованию в плане реалистического действия и идущим вразрез со всем процессом воспитания.

Тема гимназического воспитания играет важную роль в рассказе. Разумеется, эта тема повторяется в очень многих произведениях Сологуба, но, кажется, именно здесь она получает самую четкую философскую формулировку. Центральным в рассказе является вопрос о познании. В первой главе Володя жалуется своей матери на учителей, на грубость их обращения с мальчиками и на отсутствие у них настоящего интереса к преподаваемым предметам. "Каждый хочет поскорее курс пройти да повторить хорошенько к экзаменам", - говорит он. Володю "раздражают" быстрые переходы от одного предмета к другому, и в этой реакции на манеру преподавания нетрудно уловить его неудовлетворенность раздробленностью гимназических познаний. Иными словами, мальчика утомляет чередование отдельных, разрозненных явлений: он жаждет познания не феноменального, а нуменального мира. Когда Володя случайно обнаруживает брошюрку, в которой описываются тени, он начинает осознавать возможность иного подхода к вопросу о познании.

Как известно, в разных изданиях рассказ появляется под разными заглавиями. Кроме уже знакомого нам, а также помимо заглавия "Тени", под которым он появился впервые, рассказ назывался еще "Стена и тени". Безусловно, образ стены занимает здесь центральное место. Стены, как писал американский ученый М. Баркер уже в начале семидесятых годов, "в одно и то же время защищают и заточают". 2 По мере развития сюжета внешний мир все более воспринимается Володей и его матерью как враждебный, угрожающий. Эта тема достигает кульминации в двадцать восьмой главке, после которой персонажи больше не выходят из комнаты. Возвращаясь домой из гимназии, Володя чувствует неприязнь к себе со стороны всех предметов, как одушевленных, так и неодушевленных: домов, лошадей, собак, городовых, уличных мальчишек и даже служанки Прасковьи, когда она ему открывает дверь в квартиру. Стены комнаты в самом деле защищают его от этой внешней, пусть воображаемой, угрозы. Но амбивалентность этого образа проявляется с особой четкостью в двадцатой главке, где в ответ на угрозу матери попросить директора посадить его в карцер, мальчик возражает: "И там есть стена. Везде стена". Стена как то место, куда отбрасывается тень, не только не защищает мальчика от опасной игры, но скорее провоцирует его. Физическое "заточение" ничего не разрешает. В предпоследней главке Евгения Степановна, думая о перемене места, сама осознает, что нет в мире такого места, где бы не было стен. Значит, речь идет о таком заточении, которое составляет общее условие всякой человеческой жизни. Мир видится как тюрьма. Эта тема встречается, конечно, у многих поэтов-романтиков, в частности у Лермонтова. Но здесь уместно еще раз повторить ту цитату ницшевского "Заратустры", которую М. М. Павлова приводит в уже упомянутом примечании. "Тело, отчаявшееся в теле, ощупывало пальцами обманутого духа последние стены... И тогда захотело оно пробиться головою сквозь последние стены, и не только головою, - и перейти в "другой мир". 3 Здесь образ стены явно содержит в себе идею о границах возможного познания; стена закрывает от человека трансцендентный мир. Возможно, образ стены у Сологуба восходит именно к этому месту у Ницше. Смысл сологубовского образа двойственен: тени, отбрасываемые на стену, напоминают мальчику (т. е. познающему субъекту) о мире нуменальном, которого ему недостает в бытовой жизни, но в то же время стена, на которую отбрасываются тени, плотно закрывает от него доступ в этот нуменальный мир.


--------------------------------------------------------------------------------

2 Barker М. Reality and Escape: Sologub's "The Wall and the Shadows" // Slavic and East European Journal. 1972. Vol. 16. .N 4. P. 425.

3 Цит. по: Ницше Ф. Так говорил Заратустра. СПб., 1911. С. 22 (пер. Ю. М. Антоновского).

стр. 136


--------------------------------------------------------------------------------

Ницше, устами Заратустры, как раз об этом и говорит в данном контексте. Попытки так называемых "Hinterweltler" (мечтающих о другом мире) перейти в другой мир бессмысленны и являются следствием человеческой слабости. Заратустра призывает человека отказаться от этой иллюзии и от им же придуманного бога: "Страданием и бессилием созданы все потусторонние миры, и тем коротким безумием счастья, которое испытывает только страдающий больше всех". 4 Сологубовские герои, разумеется, также далеки от познания потустороннего, но нет в них и того радостного приятия феноменального мира, которое лежит в основе учения Заратустры. 5 Состояние "блаженного безумия", в которое погружаются Володя и его мать в конце рассказа, напоминает до определенной степени то "безумие счастья", которым, по Заратустре, и созданы "другие миры", но их "блаженство" может иметь только субъективное значение. Если последовать этому ходу мысли, персонажи не смогли одолеть трагическую ограниченность познания и покорились как раз тем иллюзиям, от которых предостерегает Заратустра. В книге "Утренняя заря" Ницше пишет о понимании безумия как пути к новым истинам. В античном мире безумие считалось чем-то божественным, оно открывало дорогу новым воззрениям, устраняя старые предрассудки и суеверия. 6 Но в данном контексте, без сомнения, Ницше причисляет и такое восприятие безумия к тем иллюзиям, которые человек призван преодолеть. Очень трудно, на мой взгляд, соотнести "блаженное безумие" сологубовских героев с той или иной идеей Ницше о положительной природе безумия.

Близость Сологуба к представлению Шопенгауэра о мире как царстве злой Воли, неоднократно обсуждалась в критической литературе. Однако в рассказе "Свет и тени" ощутимо влияние не только этого общего положения шопенгауэровской философии, но, в частности, его взгляда на функцию искусства. Образы искусства, по Шопенгауэру, отличаются от явлений, которые воспроизводят, тем, что в них отсутствует деятельность Воли. Изображаемые в искусстве человеческие поступки лишены волевого начала, и в этом смысле Воля в них обезврежена. Некоторые из теневых отражений в рассказе обладают сходным качеством. В семнадцатой главке, например, Володя замечает, что в отражении учителя отсутствуют самые отвратительные черты этого человека - желтое лицо и язвительная усмешка. Кроме того, тени воспринимаются персонажами не только как статические воспроизведения отдельных животных и предметов, но как имеющие некоторую сюжетность, выражающую страдание и печаль. Само это страдание отсутствует в изображении, и то удовольствие, которое мать и сын получают от процесса изображения и опознавания изображаемого имеет явное сходство с процессом эстетического творчества (см. главки четырнадцать и двадцать девять). Поэтому нельзя согласиться с утверждением Баркера, что мир, создаваемый мальчиком на стенах комнаты, не представляет собой психологическое или эстетическое спасение от жестокости жизни. 7 Мне кажется, что здесь как раз, наоборот, мы имеем дело со своего рода эстетическим спасением.

В седьмой книге "Государства" Сократ просит своих слушателей вообразить себе пещеру, где люди привязаны к сидениям и сидят лицом к стене. За ними проносится ряд предметов, а из-за этих предметов сияет яркий свет, так что тени предметов отбрасываются на стену. Пленники ничего не видят, кроме этих теней, и, по Сократу, не могут не заключить, что тени и есть реальность. Эта платоновская притча во многом


--------------------------------------------------------------------------------

4 Там же. Ср.: Сологуб Ф. Тяжелые сны. С. 361. Здесь цитируется другой, менее точный перевод.

5 Такие моменты встречаются, однако, в речи Нюты Ермолиной в "Тяжелых снах". См.: Иванов-Разумник. О смысле жизни. СПб., 1910. С. 77-78.

6 Nietzsche F. Morgenrote. Gedanken tiber die moralischen Vorurteile. Munchen, 1924. S. 20-23.

7 Barker М. Op. cit. P. 423.

стр. 137


--------------------------------------------------------------------------------

напоминает заключительную сцену сологубовского рассказа, где тени полностью заменили реальность в восприятии персонажей. Большая часть седьмой книги "Государства" посвящена описанию процесса воспитания, благодаря которому человек (в частности, правитель), повернувшись к свету и сначала ослепленный им, постепенно приучается к восприятию света как Добра. Восприятие Добра, символизируемого светом, представляет собой конечную цель воспитания.

У Сологуба все наоборот. Вместо того чтобы приблизиться к пониманию сущностей, Володя и его мать удаляются от него и попадают в области все более иллюзорные. Школьное воспитание, которым Володя так недоволен, только усугубляет плен в мире трех измерений, не предоставляя никакого выхода к свету и Добру. В рассказе вообще отсутствует внешний взгляд на происходящее, и нет фигуры, соответствующей учителю Сократу. То воспитание, которое Володя получает в самостоятельных поисках сущностей, приводит его к гибели. Таким образом, сюжет рассказа "Свет и тени" можно рассмотреть как инверсию платоновской притчи. Возможно, это происходит оттого, что исходная посылка Платона для Сологуба уже недействительна: человек не имеет способности воспринимать Добро, и поэтому запредельный мир ему недоступен. Такое понимание рассказа подтверждает мнение тех исследователей, которые подчеркивают этический момент в творчестве Сологуба. 8

Такое понимание также, может быть, дает ключ к интерпретации одного важного, но не повторяющегося образа в рассказе. В шестой главке Володя почти нечаянно создает на стене совершенно белой комнаты тень, которая ему видится как тень ангела. Ангел что-то уносит: "Не уносится ли из мира нежными руками ангела что-то значительное и пренебреженное?" Кажется, это "значительное и пренебреженное" и есть человеческая способность воспринимать Добро, без которой любые попытки понять сущность мира, или, говоря словами Ницше, "пробиться головою сквозь последние стены", обречены на неудачу.