ГЛАВНОЕ МЕНЮ   ВОСПОМИНАНИЯ ТАНКИСТОВ    THE RUSSIAN BATTLEFIELD

Александр Васильевич Боднарь

Александр Васильевич Боднарь курсант Ульяновского танкового училища. 1940 год.(Из архива А.В. Боденаря)

-Мне, без малого, 80. Я по национальности украинец, родился на правобережной Украине в Винницкой области. В 40-м году закончил 10 классов и в том же году поступил в Ульяновское танковое училище. Почему я стал танкистом? Надо сказать, что в те годы, когда я учился в средней школе, все было направлено на моральную подготовку населения к неизбежной войне с фашистской Германией. Поэтому я себя, как мужчина, видел в будущем воином. Кроме этого мой дядя был военным, и в 39-ом году он мне сказал: "Саша, ты заканчиваешь десятилетку. Я тебе советую пойти в училище. Войны не избежать, так лучше быть командиром на войне - больше сможешь сделать, потому, что лучше будешь обучен". Эти слова сыграли свою роль при принятии решения, и я поступил в одно из лучших училищ - Ульяновское танковое училище. Правда, мне не удалось закончить полный курс - положено было, учится два года, а я учился полтора.

-Обучение в училище было направлено на подготовку Вас как командира танка, так?

- Не командира танка, а оно было направлено на подготовку лейтенантов танковых войск, и уже лейтенант могли стать командиром танка, взвода, в лучшем случае, командиром роты. Не больше. Можно сказать, что нас готовили на командиров взводов легких танков. Когда же в Ленинграде в 39-ом году вышел тяжелый танк КВ (Клим Ворошилов), то тогда командирами танков стали ставить не сержантов, а лейтенантов. Поэтому под Москвой я был командиром тяжелого танка. А после я уже командовал взводом. Мой самый больший опыт в войне - командир танковой роты.

- Что входило в программу училища? Какой был парк машин? Т-26, БТ-5?

- Докладываю. Курс училища состоял из трех рот по 100 человек курсантов, в каждой роте, по 4 классных отделения, по 25 человек. Таким образом 600 человек одновременно училось на двух курсах. Каждый год училище выпускало по 300 человек. В училище был специальный батальон обеспеченья, он был укомплектован всеми машинами, которые мы изучали. Этот батальон находился в лагерях за двадцать километров над Волгой. Мы туда выезжали зимой и летом. Водили танки, стреляли, обслуживали их, ремонтировали и прочее. Учили мы и Т-26 и БТ-5. Вообще же, училище готовило лейтенантов на танки БТ. Это были очень популярные танки в то время.

- А Вы на колесах тренировались ездить?

Да, конечно. Это было очень неудобно, потому что специально вставлялся руль, от коробки передач шла передача на задние опорные катки (у него было 4 опорных катка), была установлена специальная "гитара", для передачи вращающегося движения не на ведущие колеса, которые гнали гусеницу, а на задние опорные катки, а они были громадными и руль держать было очень тяжело. Танк можно было разогнать до 90 км/ч, но самый крепкий мужчина мог проехать на этой скорости километров 20-30, не больше, иначе руль выбьет из рук. Колесный ход предназначался только для движения по асфальту или брусчатке, поскольку проходимость танка на колесах была отвратительная.

- Вы стреляли из 45-мм пушки?

- Конечно.

- А по каким мишеням? По движущимся или по стационарным?

И по неподвижным и по движущимся. Отрабатывали упражнения. "Стрельба в обороне" - это когда танк закопан, выверено расстояние, поставлены ориентиры, то есть хорошо пристреленные рубежи, сам танк укрыт. Тогда цель, появившаяся в районе ориентира поражается с первого выстрела.

В ходе наступления стрельба ведется с короткой остановки и с ходу. При стрельбе с "короткой" командир командует механику водителю: "Короткая". Механик водитель останавливает машину, а командир про себя считает: "Двадцать один, двадцать два, двадцать три". За это время он должен успеть навести орудие на цель, определить скорость цели, если она движется, внести поправку в прицеле и произвести выстрел. Задержался больше 3-4 секунд на месте - сам будешь поражен противником. Стрельба с ходу малоэффективна и ведется обычно по площадям.

- Сколько было практики на машинах?

- Практики было достаточно, чтобы владеть БТ. Очень подробно мы изучали материальную часть. Двигатель М-17 очень сложный, но мы его знали до последнего винтика. Пушку, пулемет - все это разбирали и собирали, танк был доступен экипажу. Сегодня экипажу доподлинно изучать танк нет необходимости. Танк очень совершенен и безотказен, экипажу остается только кнопки нажимать. Сегодня экипаж ничего не делает. Если танк подбили - на этом кончен разговор.

- Вождению, стрельбе, командованию, управлению - чему больше уделялось внимание?

- Два вопроса - это стрельба и вождение.

- Были ли у Вас в училище танки Т-34 и КВ?

- В училище они пришли. Пришел танк КВ и пришла 34-ка, но мы уже их осваивали в ходе войны. 3 танка КВ разгрузили в самом городе Ульяновске, на площади Ленина над Волгой. Нам дали сесть в тяжелый танк, проехать до памятника Ленину, включить заднюю передачу и вернуться обратно, еще раз проехать до памятника Ленину, но уже переключиться с первой передачи на вторую и вернуться обратно. Сразу вместо Мишки садился Ванька. С этим опытом я получил танк КВ и ушел в 20-ю бригаду на Бородинское поле. Остальное фронт дополнил…

- Как началась война?

- Застала война меня в училище, в лагерях. Начальник училища, бывший командир бригады на финской войне, без ноги, вышел на трибуну и сказал: "Сынки началась война. Она будет очень большой и очень долгой. Учитесь и не заставляйте меня вас посылать преждевременно. Учитесь столько, сколько можно. Когда нужно будет, мы вас пошлем. Всем хватит".
В октябре 41го года я был выпущен из училища лейтенантом и очутился в городе Владимире на формировании 20-й танковой бригады. Получил танк КВ и 11-го октября 41-го года уже был на Бородинском поле в составе этой бригады. К тому времени на Бородинском поле находились 18, 19, 20 танковая бригада и 32-я стрелковая дивизия полковника Полосухина, прибывшая с Дальнего Востока. Если бы не три этих танковых бригады и стрелковая дивизия Полосухина, немцы свободно прошли бы до Наро-Фоминска, потому что после окружения наших войск под Вязьмой, все дороги на Москву были открыты. Немцы рвались на север - на Клин, на юг - на Тулу, они сделали громаднейшую ошибку, потому что восточное направление для них было открыто.

- Была ли бригада комплектна, когда она вошла в московские бои?

- Бригада вошла в московские бои очень разношерстной по танкам: КВ было, по-моему, не больше 7 штук, 34-рок было не больше 20-ти штук, а остальные были 60-тки, БТ и Т-26. Поэтому бригада была довольно слабенькая. Практически, она была собрана из всего, что можно было собрать с ближайших направлений. Формировались неделю: первого числа началось формирование, а девятого мы уже погрузились на платформы. Маршал Федоренко приехал, вручил знамя, мы по городу прошли, горожане нам порукоплескали, нас погрузили и отправили под Москву. Танки нас ждали здесь - у Голицыно, у Дорохово. Мы прибыли, сели на танки и пошли на Бородинское поле.

- Расскажите про Ваш первый бой.

- Первый бой был трудный. Наша бригада была у командующего пятой армией Лелюшенко на Бородинском поле во втором эшелоне. 18,19 ТБ и 32 стрелковая дивизия были в первом эшелоне растянуты, а мы во втором. Но когда прорвался противник на участке 32-ой дивизии на самом Бородинском поле, наша бригада развернулась и была закопана в землю. У моего танка КВ торчала одна башня с 76-мм пушкой и мне было сравнительно легко. Я без всякой боязни сжег два бронетранспортера с дистанции метров 500-600, а когда немцы выскочили из этих бронетранспортеров я еще полосовал их из пулемета. .

- "15 октября гитлеровцы прорвались к деревне Артемкино. На помощь пехоте и артиллерии из резерва подоспела 20-й танковая бригада, которая в первом же бою уничтожила 10 танков, 15 орудий, 1 броневик и 7 пулеметов противника. Деревня осталась в наших руках". Вы можете это прокомментировать?

- Когда 10 числа мы прибыли на Бородинское поле и командир бригады полковник Орленко вышел на Старую Смоленскую дорогу, для того чтобы уточнить, где расставить танки. Дело было уже ночью. В это время со стороны Гжатска на большой скорости приближается машина с зажженными фарами. Он поднял пистолет, остановил машину, там сидели красноармейцы, он подошел к сидевшему в машине лейтенанту и говорит: "Ты как смеешь нарушать светомаскировку?!" - раздался выстрел и комбриг упал, машина рванула с места, никто не успел ничего осознать, и ушла в сторону Верееи. Вот это было наше первое тяжелое поражение. Заместитель Орленко, Антонов принял командование. А про этот первый бой, я особо философствовать не буду… Я не помню этот ли бой был или другой, я знаю, что я со своим танком уничтожил два бронетранспортера с пехотой. А уж что там, на флангах делалось я не знаю. А потом мы уже стали отходить, отходить к Акулово.

Больше впечатлений у меня от танка КВ осталось когда мы перешли в контрнаступление. Бригада брала Рузу. Подошли к городу 21-го января. Сам город на возвышенности на другом, на западном, берегу одноименной реки, а наш берег пологий. Пехота под огнем залегла и не идет. В бригаде у нас были всего 4 танка КВ, остальные Т-26 и БТ. То есть я был, как гренадер. Эти машинки маленькие не играли роли, они горели, как свечи, а у немцев еще не было тех средств, которые поджигали бы в лоб танк КВ. И поэтому командир дивизии, которому придана была 20-я танковая бригада приказал: "Пустить танк КВ вперед, прикрыть пехоту, чтобы она вышла на лед и атаковала Рузу". И командир батальона говорит:
- Сынок, пойдешь на лед
- Ну вы же знаете, что он весит 48 тонн и что сегодня 21-е января, то есть лед еще не имеет толщину 40 сантиметров и не выдержит. - Говорю я.
- Сынок, сделай так, чтобы ты далеко не прошел, и когда станешь тонуть успел выскочить.
Приказ надо выполнять, иначе пехота не пойдет, не будет брать Рузу. Я водителю Мирошникову, бывшему артисту ворошиловоградского театра, который был на четыре года старше меня (он мне не говорил: "Товарищ лейтенант", а все: "ну, лейтенант, ну, лейтенант". Я считал, что это нормально, потому что я только что прибыл, а он шел от западных границ и уже был с орденом Красного знамени) говорю:
- Мирошников, ты только успей выключить передачу, если пойдем на дно, чтобы, когда будут танк вытаскивать, не тянуть его вместе с гусеницей, а перекатывать.
- Ну это мы знаем, лейтенант, это мы знаем.
А остальным членам экипажа говорю:
- Верхний люк не закрывать. - Если будем тонуть, что бы можно было вытолкнуть и выскочить
Так и случилось. Прошли мы метров 7-8 и все - танк пошел на дно. И вот хватило сил в танковых комбинезонах, в телогрейках и валенках выйти так, чтобы было по горло, потому что танк 2,8 метра высоты, а я метр шестьдесят пять, так что ясно, что если он утонул, то я тоже утону. А уже пехота вцепилась в противоположный берег и пулеметного огня с той стороны не было. Нас тут же на берегу раздели догола, каждого завернули в меховой полушубок, отправили в рощу, дали по стакану водки и сказали: "Спите!". Мы проспали ночь, а утром меня разбудил начальник ремонтной бригады и сказал: "Боднарь, поехали за тросами в Москву - танк тащить". Дали нам полуторку и мы приехали на место сегодняшнего Храма Христа Спасителя. Там были бухты американского троса очень легкого и очень прочного, мы закатили эту бухту на полуторку и к вечеру уже были опять на Рузе, саперы подцепили наш танк, вытащили, просушили, заменили аккумуляторы и через три дня я уже был опять в наступлении. Поэтому, когда я прихожу сейчас к Христу Спасителю со своими, то говорю: "Имейте в виду, что там, где стоит сейчас храм Христа Спасителя, то там в 42-ом году я брал бухту американского троса".

- А между октябрьскими боями и январскими какие-то запомнившиеся были бои.

- Самое сложное так это то, что нам пришлось отходить, потому что немцы сунули в центральную полосу на Бородинское поле уже много войск и мы отходили от рубежа до рубежа, на Верею. Наша бригада пересекла Старое Минское шоссе. Мы несли потери. У нас сейчас в Верее и в других населенных пунктах есть много кладбищ, на которых похоронены наши воины. Мне удалось уцелеть в этих оборонительных боях. Но такого чего-то особого не было.

- Вас вытащили Вы уже через 3 для были в бою?

- Да. Самое главное, что механик-водитель оправдал мое доверие, и передача была выключена. Когда подцепили трос и тракторами потянули танк, двигатель не вращался, катки поползли по гусенице и мы легко его вытащили. Но самое главное, что механик-водитель сумел заглушить двигатель, если бы он этого не сделал, то двигатель через воздухоочиститель засосал бы воду, получил бы гидравлический удар в цилиндры и его просто разорвало.

- А дальше?

А дальше мы подошли к Гжатску, это сегодняшний город Гагарин. Встали в оборону. Это был уже где-то апрель месяц. Задача была не допустить нового контрнаступления немцев. Когда мы обрезали северные и южные крылья немцев у Калинина и Тулы и погнали от Наро-Фоминска к Гжатску, то в ставке Верховного командования, у командующего Западным фронтом Жукова было опасение, что немцы нам этого не простят. Были сведения, что они перебрасывают дивизии и бригады из Франции и они должны были удовлетворить себя тем, что перейдут в контрнаступление. Зная сколько мы потеряли в наступлении они легко смогут поправить свои дела и взять Москву. Поэтому наша бригада, другие бригады, дивизии, были закопаны в районе Гжатска, Уваровки и были готовы оборонятся, если в этот район прорвется противник. И так мы прождали аж до августа, а в начале августа наша бригада была переброшена на Калининский фронт в район станции Шаховская.

- Вы сказали, что Вы были легко ранены ?

- Ну, я пошел разведать, где ставить танк. Мы вышли на передний край к пехоте и я получил пулевое ранение в правую руку. Меня перевязали, бригада была сравнительно свободна, и через неделю я уже опять очутился в танке, то есть все было хорошо. А вот тяжелое ранение я уже получил под Ржевом.

К весне 42-го года войска Западного фронта продвинулись на 250 км самое большее. Уже ясно было, что Москва спасена, но Сталин и ставка были напуганы возможностью нового наступления немцев на Москву и поэтому продолжали считать этот фронт главным. И поэтому этот фронт укрепляли, укрепляли, укрепляли. Но все равно боеприпасов было мало, артиллерии было мало и самое главное, что Ставка не имела данных о том, что же замышляет Вермахт на лето. Сталин вместе с Жуковым были убеждены, что немцы летом опять попробуют захватить Москву, но немцы были не дураки, они поняли, что раз у них один раз не получилось, значит русские укрепятся. Вермахт решил ударить на юге. И тогда Жуков, согласовав со Сталиным, начал наступление с тех рубежей, куда мы вышли после зимнего контрнаступления, что бы воспретить немцам снимать свои войска и направлять под Сталинград.

Нас перебросили на Калининский фронт. Мы прошли 150 км маршем. Я уже был командиром взвода управления в танковом батальоне Медведева. Этот батальон был 34-чный. Кстати, мой танк КВ в дальнейшем подорвался на мине и о судьбе его экипажа я ничего не знаю.

Августовское наступление 42-го года мы начали от станции Шаховская, Погорелое Городище на Ржев. Жуков тогда рассчитывал, что мы возьмем Ржев и срежем так называемый "Ржевский балкон" - это плацдарм для наступления на Москву. Не удалось - балкон не был срезан аж до 43-его года. У нас не было достаточно сил, чтобы начать наступление по-настоящему. Помню командир батальона Медведев собрал нас командиров рот и взводов и сказал: "В этом наступлении немец должен покатиться аж до Смоленска, поэтому будьте уверены. Идите вперед. Решайте задачи", но далеко мы не продвинулись. Хотя наступление первые пять-шесть дней имело результат и нам удалось отогнать немцев где-то километров на 70. Нужно сказать, что это было первое наступление Красной Армии летом, если не считать Ельнинскую операцию 1941го года. Да и не умели мы еще наступать на летнего немца. Я видел что во время наступления наши исходные были на удалении 3 километров от переднего края. Это конечно же неправильно, нужно чтобы пехота была не далее километра, но никак не в трех. Уже осенью после моего ранения моя бригада вышла к Карманово, но такого, как говорил мой командир батальона, что немцы покатятся до Смоленска, не получилось.

Мы поняли, что дальше наступать будем на немцев, умело строивших свою оборону - не сплошную, не в одну линию, а очаговую, опорными пунктами. Свою оборону мы научились строить у них, и под Сталинградом она была такая же очаговая. Раньше как считали - вот траншея три километра, ячейки для пулеметов, для автоматов. У нас в начале войны 150 дивизий было вытянуто в одну линию от Мурманска до Одессы, а немец создал три группировки: Центр, Юг и Север и на этих участках создал пятикратное превосходство, ну как же не иметь его, когда мы в одну линию вытянуты были. Так что мы учились обороне в этом Ржевском наступлении.

- Вас пополнили танками после московских боев?

- Да, конечно, пришли 34-ки, к сожалению, пришли Сталинградские 34-ки, у которых опорные катки были без бандажей. Они грохотали страшно. Я воевал именно на такой машине. Много пришло Т-60, которые уже Горький давал. КВ по-прежнему было очень мало, потому что Ленинград перестал давать КВ, а Челябинск еще не запустил производство, поэтому КВ были только сборные, подбитые собирали. А вот 34-рок было много, у нас в батальоне их было 30 штук, т.е. мы были 34-чный батальон.

Два эпизода из этого наступления:
Во взвод управления входил танк командира батальона Т-34 и два легких танка Т-60, так вот он один брал с собой, а один мне оставлял - "…будешь идти вслед за мной. Поддерживай связь со мной, когда я тебя вызову, тогда подойдешь. В оборонительных боях всего было мало: и боеприпасов было мало и артиллерии было мало. Когда же началось наступление я впервые увидел, что такое мощная артиллерийская подготовка. Это впечатляет.

Перешли в наступление. Я шел в километре или полутора за нашими боевыми порядками и вдруг увидел поле, усеянное убитыми и раненными нашими солдатами. Молодые ребята, с гвардейскими значками, в новеньком обмундировании, в гимнастерочках… Немецкий пулеметчик сидел в ДЗОТе и косил наших солдат. Такое вот неумелое было преодоление нейтральной полосы. Солдатики были готовы на все, а командиры не умели правильно наступать. Нужно было подтянуть минометы, какую-то артиллерию, подавить этот пулемет, но нет, командиры гнали: "Вперед! Вперед!". Это был жаркий день. Помню что сестричка медицинская бегала по полю, и кричала: "Ой, люди добрые! Помогите мне! Помогите мне их убрать в тенек!". Я помогал ей перетаскивать раненых. Большинство было в шоковом состоянии, то есть без сознания и трудно было отделить, кто ранен, а кто уже мертвый. Впечатление было очень тяжелое… Какие мы несем потери, чем достается война… Потом я уже не видел такого неумелого управления, чтобы от одного немецкого пулемета легла целая поляна людей. Все это издержки первого, оборонительного периода войны, когда мы еще не умели по-настоящему воевать. И учились воевать, как Петр I учился у шведов, так мы учились у немцев воевать аж до самого Сталинграда. А после Сталинграда нам уже не нужно было у них учиться, мы уже сами умели воевать.

Я помню, прошел уже со своим танком километров 15 - сколько техники немцы бросили: обеспечивающие машины, ремонтные мастерские. Заходишь в эту машину а там белые полотенца для обслуживания материальной части. Мне бы это полотенце взять для того, чтобы нос вытереть, а у них это все в ящиках, они что-то ремонтируют, вытирают полотенцами. Думаю: "Да, хорошо живете, ребята!". Вышел, смотрю, стоит мотоцикл БМВ, я раньше такого никогда не видел и ездить на мотоцикле не умел. Сел - не знаю, как переключить передачу, потому что не знаю, где сцепление. И когда хватанул рукоятку передачи он рванул с места, думаю : "Ладно, лишь бы только поехал, а дальше газом буду регулировать скорость". Мой командир танка на Т-60 ехал, а я за ним на мотоцикле. Я так до самого вечера проездил, пока не очутился в бригаде и контрразведчик говорит: "Тебе воевать нужно, а мотоцикл я заберу".

И вот 7го числа, мы очутились переддеревне Кривцы. К этому времени в батальоне осталось три танка: две 34-ки и одна Т-60, а остальные были уничтожены. А на войне существовал такой закон: бригада получает боевую задачу до последнего танка, если последний танк сожжен, то бригада имеет право быть выведенной из боя и отправленной на переформирование в тыл, получать там новые танки. Это сейчас я понимаю, а тогда я этого не знал. И вот, тогда командир батальона меня вызвал и сказал: "Сынок, мне командовать уже нечем. Пойдешь ты. Вот тебе две 34-ки - мой танк и танк лейтенанта Долгушина, моего товарища по ульяновскому училищу, и Т-60. Постарайся ночью ворваться в деревню Кривцы и удержаться там, а утром уже подойдет пехота". Вот и вся задача. А впереди речушка, через нее мост, как правило мост должен быть заминирован немцами. А в речушке болото такое, что если полезешь - увязнешь, а значит не выполнишь задачу. И я решил рискнуть - пустить "на смерть" Т-60, потому что если Т-60 пройдет, значит мостик не заминирован. Однако прошли мы. То что мостик не заминирован - это была для меня величайшая радость. Подошли к деревушке и по нам открыли пулеметный огонь мы тоже начали из пулеметов стрелять. Я хотел из пушки выстрелить, но мне приходилось высовываться, смотреть, как у меня ствол находится, чтобы он в землю не запорол и в небеса не смотрел, поскольку смеркалось уже. Вижу, загорелся танк Долгушина, думаю: "Что же вы не выскакиваете?! Что же не выскакиваете?!" смотрю - выскочили, думаю: "Слава Богу!" О себе уже и не думаю. Я остался с одним Т-60 и Т-34 на окраине деревни. Утром, ранним утром, потому что было еще прохладно, часов шесть с чем-нибудь, немцы пошли в контратаку. Я тогда в первый и последний раз увидел, как шла густая цепь немцев, одетая с ночи в шинели нараспашку с автоматами и карабинами. Я видел их лица - обросшие и, надо полагать, пьяные. Я косил их из пулемета и за спиной у них летели клочья шинелей, а потом только они падали. Наверное это было похоже на расстрел…
Я смог. Я продержался. Разгромил 5 закопанных танков. Они ничего не могли сделать, потому, что это были танки T-III, T-IV, а я был на 34-ке, лобовую броню, которой они не пробивали.

- А попадали?

- Да, конечно, попадали.
После полудня раздается стук в днище танка и солдатик говорит: "Лейтенант Боднарь. Вам записка от командира батальона". Я говорю: "Принять через десантный люк". Командир пишет: "Сынок, в пять часов вечера сыграют "Катюши". Как сыграют, постарайся прорваться с пехотой на противоположенную окраину Кривцов". Вот и все приказание. Все было ясно: никаких разъединительных линий, ориентиров: "сынок, постарайся прорваться на противоположенную окраину". И я приказал готовиться.

И вот мы рванули. Я вижу на противоположенной окраине залитая солнцем поляна, и у меня только одно желание - добраться до этой поляны, раз там открыто, значит деревня моя, а командир сказал на окраину, а там лес, значит я дальше не пойду - задачу выполнил и живой остался. И только я это подумал, вижу в панораму - развернулась немецкая танковая пушка! Снаряд в борт! Механик кричит: "Командир! Радиста Тарасова убили!" я наклоняюсь над Тарасовым он весь черный, через него снаряд прошел. Еще раз удар! Танк заглох и вспыхнул! И тут уже надо было спасаться, потому что танк горит. Откинул люк, крикнул экипажу: "К машине!" и выскочил. Все трое выскочили, убитый остался в танке.

Мы выскочили на картофельное поле. Кругом свистят пули, я ранен, у меня из левой ноги кровь хлещет. Подползает механик-водитель и говорит: "Лейтенант, дай мне свой револьвер, я и тебя и себя охранять буду". "А где - говорю - твой?" - "Да в танке отстегнулся и остался". Но я-то знаю, что он всегда отстегивал его и клал на седенье, потому что работать рычагами он мешал, а на этот раз судьба его наказала. "Нет - говорю - не могу я этого сделать, потому что я ранен, и в случае чего у меня не будет чем себя прикончить, потому что в плен я не сдамся, чтобы надо мной не издевались. А почему танк заглох?" И он рассказал, что при втором ударе повредился блок защиты аккумуляторов, который подает ток на стартер. Я говорю. "А воздухом - говорю - почему не попробовал?" - "Меня вышибло, забыл". Пока мы лежали танк перестал гореть. Я лежу и говорю: "Ну что ж ты не горишь, что не горишь?" Ведь если бы он не сгорел, мне бы грозил штрафной батальон, потому что я имел право оставить танк в двух случаях: во-первых, если он сгорел и во-вторых, если вооружение вышло из строя. А так и орудие было в порядке и танк перестал гореть. Оказывается, горел не сам танк а пары внутри него. А потом, выгорели пары, выгорело масло на днище и танк перестал гореть. Я лежу, думаю об ответственности за брошенный танк, кем я буду, если останусь живой и говорю механику-водителю: "Подползи. Ты один можешь подползти, немцы думают, что нас нет. Поэтому подползи и попробуй завести танк." А жить-то хочется! - "Потом - говорю - наедь на нас и попробуй взять через десантный люк". Тогда-то я думал, что это возможно, потому что очень жить хотелось, сейчас я понимаю, что так нельзя было сделать. Какой механик водитель, когда по нему стреляют, будет наезжать, открывать десантный люк, брать меня раненного и еще заряжающего? Это невозможно! Механик влетел в танк. Танк взревел, развернулся, как собака за хвостом и помчался к своим. Сейчас я считаю, что он сделал правильно. Иначе, если бы он пошел нас забрать, погибли бы все. А так он доехал к своим и танк сохранил. А тогда…

Кстати, потом я читал в "Комсомольской правде" заметку про этот бой. Правда, там было сказано, что: "семь раз немцы поджигали этот танк, и семь раз механик-водитель его тушил". Ну это, конечно, вранье! Этого не может быть! Это написал секретарь комсомола батальона, ему простительно.

А мы с заряжающим Слеповым, остались в картошке. Дело к вечеру, стрельба поутихла, и мы поползли. Нашли наш блиндаж 41-го года, немцев там не было. Мы заползли туда и прижались к задней стенке. Я говорю Слепову: "Перевяжи меня выше колена", он снял ремень, перевязал мне ногу, правда к тому времени кровь уже остановилась. Слышим - немцы. Они по следу пришли. Мы же намяли картошку-то. Там фельдфебель какой-то или сержант командует, а солдат идти в блиндаж не хочет. И они начинают поливать из автомата бруствер блиндажа, земля сыпется мне на голову, но пули его не пробивали. Слепов мне показывает - отодвинься, но я махнул рукой - ладно, не пробивает. Страшно спать хочется, потому что потерял много крови. Но главное успеть застрелиться, потому что немцы разбудят, когда будут звезды на спине вырезать, поэтому я беру холодную землю и прислоняю ко лбу, к щекам, чтобы не уснуть.

- Была информация о том, что немцы издевались?

- Да, конечно, уже было полно информации о том, что немцы издевались, вырезали звезды. Я сам не видел, но в газетах читал.

У меня в револьвере было 7 патронов, 38-го года выпуска. Каждый второй дает осечку, поэтому я рассчитал 3 патрона на немцев, которые будут ползти и 4 на себя, чтоб с гарантией застрелиться. Так что я лежал, отвинчивал кубики с петлиц, чтобы если попаду в плен меня приняли за солдата и меньше издевались, и думал: "Господи, спаси меня! Если это произойдет я всегда буду верить в Тебя". Так и произошло. И по сей день верю… Хотя в моем представлении Бог- высший космический разум.

В этот момент слышу залпы "Катюши". Немцам досталось. Они: "Вай-вай-вай" и побежали - им уже не до нас было. Я слышу они там какого-то своего раненого потащили и в этот момент в блиндаж задом вползает немец. и … засыпает. Вот такая вот фантастика. Шел восьмой день наступления, немцы уже были пьяные, измотанные и воспринимали окружающюю их действительность такой, как она была. Он не думал уже, кто там в блиндаже, он думал что туда стреляли и никого там нету и заполз. Я своему Слепову показываю - иди и ножом его. А он мне показывает - я ножом не умею. Тогда я ему так у виска показываю, он понял, отполз, взял нож и только раз я слышал, как немец прохрипел, но он его кромсал довольно долго.

Выползли мы. Ночь, звезды, роса. Слепов не ранен, я ранен, надо ползти к своим и опять несбыточное распоряжение: "Ползи - говорю - один, потому что ты можешь бежать если по тебе откроют огонь, а доползешь, скажи чтобы по твоему следу послали пехотинца, чтобы он подобрал меня". Ну кто же поверит, что там лейтенант какой-то лежит?! Да еще неизвестно дойдет ли Слепов… Но очень хотелось жить. И он пошел, а я пополз к дому, в надежде, что за ночь доползу к своим. Подползаю к дому, слышу немецкую речь, пьяный немецкий галдеж, возле дома сидит женщина и плачет. Я на нее наставляю револьвер и говорю: "Ползи ко мне" - "Да откуда ты на мою голову взялся?! Да немцы в доме, дети в лесу что я делать-то с тобой буду?" - "Ползи говорю, а то убью". Она была где-то моей матери ровесница 37-38 лет. Она подползла, я ее обнял "Ползи - говорю - к нашим". Она знала куда ползти и уже наутро мы вышли к переднему краю, услышали русскую речь,

"Ну - говорю - оставайся или поползешь обратно?" - "Обратно, у меня дети там". И по сей день жалею, что не сказал ей спасибо. Она уползла, а я говорю: "Ребята, я раненный лейтенант, я с вами утром на танке воевал". Слышу старый голос: "Мало вас тут раненных ползает" Немцы лазутчиков посылают. "Лейтенант, ну с танком который с вами был". Слышу молодой голос: "Ребята, ну как же так?! Ну это же лейтенант, который там…". Слышу: "Встань и подними руки!", я говорю: "Я не могу встать, я ранен в ногу" Тогда слышу молодому говорят:"ползи, если что дай очередь". Ко мне подползли, вытащили, говорю: "Танк хоть один остался?" - "Да, есть там маленький" - "Позовите ко мне командира". Подбегает командир: "Товарищ, лейтенант, товарищ лейтенант" - "Вези, говорю, меня на исходную". Ну он обрадовался, потому что с войны едет в тыл, да еще лейтенанта спасает, в общем и ему хорошо и мне. Привезли меня на исходную, откуда я вчера начинал, а командир батальона мне говорит: "Сынок, я знал что так получится, но получилось даже лучше, чем я думал. Ну теперь ты отвоевался и слава богу". И меня в землянку, жена командира бригады Константинова говорит: "Разрежьте ему сапог и комбинезон." Разрезали. Она: "Ох, как тебя разворотило! Стакан водки!" Дали мне стакан водки она сделал операцию, перевязку и на следующий день меня потащили на станцию Шаховскую. Ни заряжающего, ни механика-водителя я уже никогда больше не видел. Потащили на носилках: впереди маленький солдат, а сзади старый высокий. Я говорю: "Вы уж поменяйтесь если что" - "Ничего лейтенант донесем". И тут "юнкерсы" начали штурмовать Погорелое Городище и Шаховскую, они меня бросили на дороге, а сами в кювет. Я потом спрашиваю: "А меня в кювет как? Не надо было?" - "Ну, так получилось…". Это жизнь. Принесли меня, положили на траву, помню дали борща хорошего такого, жирного. А потом здоровенные девки стали нас на носилках таскать в теплушки, уже на Москву, перетаскали и кричат: "Быстрее, до налета немецких бомбардировщиков на Москву", потому что ночью уже летали на Москву. И когда нас погрузили, мы поехали, слышу, в соседнем вагоне песни запели. Я у старого солдата спрашиваю: "Что это такое?" - "Ну те девки, которые нас грузили" - "А почему они в Москву едут?" - " Рожать" - "Как рожать?!" - "Ну когда в октябре всех поголовно забрали матери сказали: "Побыстрей забеременей и возвращайся домой" Вот так и получилось. Это закон жизни, я их не осуждаю. Вот так и закончился этот эпизод.

- Каковы были потери в батальоне за эти дни?

- Практически, за эти восемь дней у нас от батальона осталось 4 танка: танк командира батальона, танк лейтенанта Долгушина и два танка Т-60 и тогда командир батальона мне сказал : "Сынок, я уже с этим не пойду. Это- твоя участь". Потери мы несли очень большие, в основном от противотанковой артиллерии, потому что танков они в массированном порядке не применяли. Когда я догонял свой батальон на Т-60, я видел 8 подбитых танков, Т-II или T-III. Наши ПТРовцы подбили. Не дрогнули. Не похоже на немцев, чтобы так по-дурному шли - на открытом участке с интервалом 50 метров. Нарвались и были подбиты. Так и стояли в линеечку.

- А дальше?

- А дальше девять месяцев в госпиталях. Рана была тяжелая, плохо заживала. Сначала был на станции Бобыльской, потом в городе Златоусте, а потом выписался с палочкой ограниченно годный и меня направили в учебный танковый полк. В городе Верхний Уфалей готовил механиков-водителей для фронта, потому что я знал, каким он должен быть и как их надо готовить.

- За тот бой Вас наградили?

За тот бой я получил орден Красной Звезды, еще в госпитале. Тут интересно получилось: я лежал в госпитале на станции Бобыльской. Мой дружок говорит: "Сашка! О тебе "Комсомольская правда" пишет!" Я прочитал: "Танк под командованием лейтенанта Боденаря первым ворвался в деревню…" это ж надо, чтобы в госпитале, именно этот номер и именно чтоб дружок заметил. Надо же, как… судьба…