Рейтинг
Порталус

БЫЛ ЛИ НЕЧАЕВ РЕВОЛЮЦИОНЕРОМ?

Дата публикации: 15 ноября 2015
Автор(ы): В. В. ЕСИПОВ
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: ИСТОРИЯ РОССИИ
Номер публикации: №1447538753


В. В. ЕСИПОВ, (c)

Возвращаясь к напечатанному Деталь, упомянутая в начале статьи Ю. А. Бера ("Вопросы истории", 1989, N 4), что в г. Иванове после Октябрьской революции была установлена памятная доска в честь "революционера Нечаева", - может служить символом 20-х годов. Как, впрочем, и сама статья, содержащая выводы, характерные для советской историографии той поры. Ощущение такое, что написано это 60 лет назад. Не хватает лишь строк о том, что надо восстановить "доброе имя" создателя "Народной расправы", поскольку он был "единственным для своего времени примером классового борца" и "силою своего несомненно гениального политического чутья как бы предвосхищал характер будущей классовой борьбы, ее методы и тактику, а также роль партии в этой борьбе", как писал тогда автор нашумевшей книги о Нечаеве1 . Она воплощала не просто пылкое увлечение автора своим героем.

Приведем еще несколько суждений о Нечаеве из работ авторитетных ученых 20-х годов. "В настоящее время никакой грамотный человек не рассматривает Нечаева как какого-то полоумного бандита, который устраивает какие-то совершенно сумасшедшие подпольные кружки для проведения какой-то полуразбойничьей революции. Нечаев - это можно считать доказанным - был в России агентом Бакунина, и нечаевская попытка была первой попыткой бакунинской революции в России"2 . "Он действовал не из личных соображений, а во имя высокой цели... Вечно мятущийся работник и человек, друг угнетенных, враг жандармов и помещиков и друг народа"3 . "Грандиозная личность... Реабилитация Нечаева возможна, если нам удастся установить, что условия места и времени делали неизбежным пользование приемами, к которым он прибегал"4 .

Назвать эти выводы проявлением вульгарно-социологического схематизма, в немалой степени свойственного молодой советской исторической науке, будет, наверное, недостаточным. По существу, все эти авторы создавали миф о Нечаеве. Основной изъян подобного подхода - в полном игнорировании общечеловеческих моральных критериев и подмене их голым политическим прагматизмом: за высокую революционную цель, которой следовал Нечаев, ему отпускались все грехи. Во всяком случае, средства, к которым он прибегал, либо замалчивались, либо снисходительно оправдывались "условиями времени". А исходным импульсом такого подхода, думается, служило мнение, что человек, заточенный царем в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, уже заслуживает звания героя... Все черты этого подхода свойственны в полной мере статье Бера.

Между тем современники нечаевской истории оценивали ее совершенно иначе. Вот ряд выразительных и вполне однозначных отзывов о Нечаеве, оставленных людьми самых разных политических взглядов: "иезуит", "проходимец", "прохвост" (К. Маркс и Ф. Энгельс), "бес", "тарантул", "мошенник, а не социалист" (Ф. М. Достоевский), "монстр" (Н. К. Михайловский), "страшный, роковой человек, всюду, где он ни останавливался, приносил заразу, смерть, аресты, уничтожение" (В. Д. Спасович), "революционный обманщик" (В. Г. Короленко), "абрек" (М. А. Бакунин), "большой негодяй и лгун" (Л. Каравелов), "хуже самого последнего шпиона" (И. Г. Прыжов)5 .

Это единодушие понять нетрудно, зная подробности нечаевского дела и его главный эпизод - убийство студента И. И. Иванова, обманом завербованного в "Народную расправу". Именно в этом акте сказалась вся сущность нечаевщины. Бер называет этот акт "бессмысленным". Этот эпизод обходили или затушевывали в своих книгах М. Н. Покровский, А. А. Кункль, Б. П. Козь-


1 Гамбаров А. В спорах о Нечаеве. М. - Л. 1926, с. 7, 146.

2 Покровский М. Н. Очерки русского революционного движения XIX- XX вв. М. 1924, с. 64.

3 Кункль А. А. Нечаев. М. 1929, с. 20, 57.

4 Козьмин Б. П. С. Г. Нечаев и его противники в 1868 - 1869 гг. В сб.: Революционное движение 1860-х годов. М. 1932. с. 169, 170.

5 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 18, с. 329; т. 32, с. 424, 434; Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. Т. 11. Л. 1974, с. 279; Михайловский Н. К. Литературные и журнальные заметки. - Отечественные записки, 1873, N 2, с. 323; Спасович В. Д. За много лет. СПб. 1872, с. 427; Короленко В. Г. История моего современника. М. 1965, с. 813; Воробьев Л. Любен Каравелов. М. 1980, с. 232; Правительственный вестник, 1871, N 158.

стр. 182


мин (последний - до определенного времени) и другие...

Мрачная история, происшедшая 21 ноября 1869 г. в Москве в гроте Петровской земледельческой академии, хорошо известна. Приведем лишь один факт, упоминаемый в том же источнике, которым пользуется Бер. На совещании, решавшем участь Иванова, Нечаев "прочитал сообщение ЦК "Народной расправы", что стало известно не только недовольство Иванова деятельностью организации, но и его намерение донести. При этом Нечаев заявил сам, что в Комитете имеются веские доказательства, но ввиду строгой конспирации он не имеет права их огласить". Так свидетельствовал А. К. Кузнецов, один из участников убийства, проживший долгую и трудную жизнь6 . Но ведь ЦК "Народной расправы" не существовал (его роль выполнял сам Нечаев), а сфабрикованные им "сообщение ЦК" и "веские доказательства", о которых рядовым исполнителям знать необязательно, - это лишь уловки диктатора, рядящегося в тогу блюстителя революционной конспирации!

Но на совести Нечаева не только убийство Иванова. В результате его "пропагандистской" деятельности десятки людей оказались на каторге и в ссылке, сотни (те 400 человек, которых Бер почему-то считает вошедшими в "Народную расправу") попали под надзор полиции, претерпели массу лишений и страданий. Демократическому движению в России был нанесен огромный урон. "Никакой платный агент не смог бы причинить больше вреда", - писала тогда одна из швейцарских газет. Этот отзыв - солидаризируясь с ним - приводили в своей брошюре о нечаевском деле Маркс и Энгельс7 .

Соотнесем этот вывод с признанием самого Нечаева: "Если вы хотите, чтобы из нашего студенчества вырабатывались действительные революционеры, старайтесь вести дело так, чтобы правительство возможно больше сажало их в тюрьмы, вышибало бы навсегда из школ, отправляло бы в ссылку, выбивало бы их из обычной колеи. Только тогда они закалятся в своей ненависти к подлому правительству"8 . Эта идея дает, наверное, наилучшее представление о мотивах деятельности Нечаева. Ложь, мистификации, вероломство, шантаж, демагогия сопровождали каждый его шаг. И встал он на этот путь сознательно и даже декларировал его в своем "Катехизисе" ("Члены комитета действуют, как иезуиты")9 .

Как же проникли в голову 22-летнего сына маляра из Иванова постулаты средневекового испанского ордена? В воспоминаниях Г. П. Енишерлова, участника студенческого движения конца 1860-х годов, содержится эпизод, который показывает, что "систему Лойолы" в качестве средства политической борьбы Нечаев заимствовал у него. Восклицание: "Именно иезуитчины-то нам до сих пор недоставало!"10 - красноречиво раскрывает главную черту характера Нечаева - полное отсутствие моральных запретов. Бер делает упор на то, что в период пребывания в столице Нечаев "усиленно работал над расширением своих знаний в философии, естествознании, литературе, физике, истории". О том, каким авторам отдавалось при этом предпочтение, в статье не говорится. Между тем одной из любимых Нечаевым была только что вышедшая тогда книга Т. Гризингера об иезуитах11 . На этот счет есть прямое свидетельство в следственных материалах нечаевского процесса. Вот что говорится в показаниях библиотекаря П. Г. Успенского, соприкасавшегося с Нечаевым осенью 1869 г. и тоже ставшего участником убийства Иванова: "Еще прежде я рассуждал с ним об этом - можно ли достигнуть хороших целей дурными средствами? Как пробуждать любовь в людях, возбуждая их ненависть? Рядом обманов - достигать правды? Путем войны - добиться мира? Человек свыкнется с обманом и станет обманывать даже тогда, когда в этом не будет никакой надобности... Нечаев на это отвечал: - А теперь разве не все обманывают друг друга, и это делается ради корыстных, личных и мелких целей. И теперь разве не гибнут сотни и тысячи людей в угоду отдельных личностей с их целями, и целями своекорыстными? Этот разговор был по поводу, кажется, того, что он взял у меня "Историю иезуитов" Гризингера и пустил ее для чтения в Академию - причем, конечно, он имел в виду отношение к иезуитам не гризингеровское, а самих иезуитов, - одним словом, он хотел обман и т. п. бедствия возвести в систему"12 .

Нечаев весьма поднаторел в демагогии - основном инструменте "Общества иисусова", иезуитизм стал его "idee fix" со всеми вытекающими отсюда крайне опасными последствиями. Именно в этом убеждает расправа над Ивановым - акция, хладнокровно подготовленная и выполненная с особой жестокостью. Царское правительство, судившее Нечаева как уголовного преступника, было гораздо ближе к истине, нежели те деятели русской эмиграции, которые поверили в слова о политическом характере убийства ("убил шпиона", - говорил Нечаев в Женеве)13 .

Бер опирается на вывод Н. А. Троицкого: "Поведение Нечаева на суде не только де-


6 Энциклопедический словарь Гранат. Т. 40, прил., с. 227.

7 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 18, с. 380.

8 Цит. по: Козьмин Б. П. Ук. соч., с. 187.

9 Цит. по: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 18, с. 421.

10 Пирумова Н. Бакунин или Нечаев? - Прометей, 1968, N 5, с. 178.

11 Гризингер Т. Иезуиты. Полная история их явных и тайных деяний от основания ордена до настоящего времени. СПб. 1868.

12 Центральный государственный архив Октябрьской революции СССР, ф. 112, оп. 1, д. 490 (I), л. 52.

13 Ср.: Дневник Н. А. Герцен. - Литературное наследство. Т. 96, с. 416; ср. также статью Нечаева "Кто не за нас, тот против нас" (Народная расправа, N 2); Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 18, с. 413.

стр. 183


лает честь ему самому, но и может служить примером для любого революционера". В другой своей работе Троицкий применил при оценке поведения Нечаева даже слова В. И. Ленина о разоблачении революционером "комедии уголовщины", сказанные совсем по другому поводу14 . И Бер, и Троицкий в своих заключениях ссылаются на книгу П. Е. Щеголева, написанную в 20-е годы (до отдельного издания этой работы части ее, посвященные Нечаеву, увидели свет в журнальном варианте)15 . Книга эта проникнута общим для тех лет духом романтизации Нечаева, который в предисловии к ней именуется "пламенным революционером"16 .

Но можно ли считать примером поведения на суде для революционеров выкрики Нечаева: "Я не признаю этого суда, я эмигрант, не признаю русского императора и здешних законов"; "да здравствует земский собор!"; "у меня могут отнять жизнь, но честь никогда"? Разве все это не демагогия? Что еще оставалось делать Нечаеву в той ситуации? Характерна для него и такая деталь: согласно рапорту генерала Слезкина, после приведенных выше слов, выкрикнутых Нечаевым в зале суда, "вся публика закричала ему несколько раз "вон"17 (и это вполне понятно, так как судебное заседание было закрытым и на нем присутствовало только избранное общество). Сам же Нечаев в письме шефу жандармов Левашову утверждает, что публика ему "рукоплескала"18 .

Столь же мифическими являются и разделяемые Бером представления о "железной воле" и "несгибаемости" Нечаева. Прежде всего следует внести ясность в вопрос о режиме, созданном ему в Алексеевском равелине. Строго говоря, "самой страшной тюрьмой" равелин стал только на рубеже 1870 - 1880-х годов, когда на волне реакции был смещен комендант Петропавловской крепости барон Майзель. При нем в равелине поддерживались достаточно гуманные даже по европейским меркам порядки. Пищевой рацион "был удовлетворителен и как небо от земли отстоял от позднейшего народовольческого режима" (кроме обеда, Нечаеву два раза в день выдавался чай "с булкой и четырьмя кусками в каждый раз сахара")19 . Как и все узники крепости, он мог пользоваться письменными принадлежностями, книгами из тюремной библиотеки, а также по требованию - другой литературой, исключая запрещенную. В последний период своего пребывания в равелине Нечаев благодаря своему влиянию на охрану добился ряда льгот.

Историю с неудавшимся побегом Нечаева многие историки и литераторы с легкой руки Щеголева считают выдающейся, заслуживающей восхищения. Действительно Нечаеву удалось склонить на свою сторону почти всю охрану равелина. Но каким образом он этого добился? Чтобы завоевать доверие солдат (простодушных, неграмотных, специально набранных из самых глухих губерний - Вологодской и Архангельской), "секретный узник" прибег опять же к иезуитским уловкам. Он "расспрашивал всех и обо всем, и, между прочим, узнавал иногда самые интимные случаи жизни о сторожах, его самого почти не знавших. Пользуясь этим, он иногда поражал их своею якобы прозорливостью, казавшейся им сверхъестественной"20 . Перед охраной Нечаев выступал как некий "представитель партии наследника престола", которая "сгонит царя". За содействие побегу он обещал "от имени двора" щедро вознаградить солдат21 . Раскрывшаяся история с подготовкой побега привела, как известно, к аресту, отправке в дисциплинарные батальоны и ссылку нескольких десятков обманутых Нечаевым солдат. Он вводил в заблуждение не только их, сообщая о настроениях охранников в записке, переданной на волю: "В бога они не верят, царя считают извергом и причиной всего зла, ожидают бунта, который истребит все начальство и богачей"22 . И все это преподносилось Щеголевым как пример, достойный подражания!

Нельзя обойти и литературное "творчество" Нечаева в крепости. О произведениях, вышедших там из-под его пера, можно получить неплохое представление по отзывам читавшего их чиновника III Отделения (Щеголев, публикуя эти отзывы, признавал, что их автору трудно отказать в объективности и квалифицированности)23 . В романе "Жоржетта" и отрывке "На водах" в основном описывались эротические сцены, "доходящие до самого грязного цинизма". Главный мотив политических статей Нечаева, по словам того же чиновника, состоял в следующем: "Презрение ко всему, что он не знает, самая беспощадная ненависть к тем, кому легко далось то, что взято им с бою, ненависть ко всему, что выше. Один автор и люди его кружка, одним их происхождением и образом мыслей, признаются за слуг народа и пользуются народным доверием и сочувствием. Все остальное выставляется как враги народа, и эра плодотворного развития, мирного и многостороннего, начинается лишь с их уничтожением"24 .

Эту часть "наследия" Нечаева можно бы-


14 Троицкий Н. А. Царизм под судом прогрессивной общественности. М. 1979, с. 287. Автор ссылается на слова Ленина из статьи "Каторжные правила и каторжный приговор" (см. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 5, с. 294).

15 Щеголев П. Е. Нечаев в равелине. - Каторга и ссылка, 1924, N 5 - 6.

16 Щеголев П. Е. Алексеевский равелин. М. 1929, с. 6 (совершенно справедлив критический комментарий Е. В. Федоровой к переизданию этой книги Щеголева (М. 1989).

17 Там же, с. 191.

18 Там же, с. 197.

19 Там же, с. 329.

20 Там же, с. 259.

21 Там же, с. 260 - 261.

22 Цит. по: там же, с. 262.

23 Там же, с. 240.

24 Там же, с. 242.

стр. 184


ло бы объяснить его тюремным отчаянием и озлобленностью. Но зная "Катехизис революционера" и прокламации "Народной расправы", за всем этим нельзя не увидеть цельную и последовательную идеологию, которой он остался верен до конца дней. Как ее назвать, если она делила людей на "чистых" и "нечистых" с уничтожением последних? Революционной? Задавался ли этим вопросом Щеголев? И может ли не ставить их перед собой современный исследователь, знающий о величайших трагедиях XX в., которые творились маньяками, выдававшими себя за "слуг народа", а всех инакомыслящих - за его "врагов"?

В. В. Есипов, журналист, Вологда

 

Опубликовано на Порталусе 15 ноября 2015 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама